Турки под прикрытием ночи замаскировали в одной из землянок пушку и, наведя ее прямехонько на полевую кухню русских, открыли огонь, едва солдаты собрались на обед. Пушечный огонь умножился винтовочной пальбой. Много было убитых, много было и раненых. Эта охота друг на друга длилась больше месяца. Мафусаил все сидел на кровле и только головой вертел из стороны в сторону. Дело дошло до того, что у противников солдаты почти перевелись: осталось по четыре-пять человек с каждый стороны. Иагор Каргаретели, что и говорить, не раз посылал нарочного в штаб с просьбой о подкреплении. Вероятно, и турок офицер не дремал, но ни одна из сторон пополнения не получила. Что до армянина Мафусаила, он спозаранку появлялся на кровле землянки и, засиживаясь допоздна, размышлял о неразумности рода человеческого. В конце концов под началом турецкого офицера осталось двое аскеров, у деда Горы - один, раненный в голень Ерофей Павлович, который томился в ожидании санитарной подводы. Не видя выхода, Каргаретели замыслил выследить турецкого офицера. Как-то раз, дав турку возможность войти в нужник, дед Гора, едва тот вышел, уложил его выстрелом на месте. Аскеры соорудили носилки и, поместив на них офицера, унесли.
Иагор Каргаретели вступил в село и, к великой радости армян, объявив, что отныне эта местность входит в состав Российской Империи, спросил кусок шелка и краски. Принесли. Отрезав материю по мерке, он велел обшить ее тесьмой. Обшили. Дед разложил материю прямо на столе под открытым небом и принялся рисовать императорский стяг. Вся деревня высыпала посмотреть, чем дед занимается. Покончив со знаменем, Иагор Каргаретели велел выточить древко и собственноручно водрузил знамя над землянкой Мафусаила. Жители деревни погребли мертвецов, дед под страхом смерти запретил им снимать флаг! Набрав отряд из десяти человек, он раздал добровольцам оружие, обучил стрельбе, привел к присяге, оставил распоряжения, велел запрячь арбу, уложил на нее Ерофея Павловича и двинулся к штабу.
Мафусаил восседал на крыше, переводя взгляд со знамени на арбу с раненым солдатом, и по-прежнему сокрушался о глупости рода человеческого.
Через несколько дней Иагор Каргаретели вернулся в деревню со взводом грузинских добровольцев, объявил двухдневный отдых, а затем приступил к разведывательным операциям.
По мнению деда Горы, войны происходят потому, что человечество или одна его часть от поры до поры начинает сходить с ума. Сойдут с ума и кидаются уничтожать друг друга! Он был уверен, что Мафусаил держался тех же мыслей: восседая на крыше с мудростью и спокойствием, подобающим его возрасту, он наблюдал человеческое безумие. Когда мир сходит с ума, на долю мудреца выпадает возможность развлечься. Иагор Каргаретели именно этим объяснял свое поведение: едва начиналась какая-либо война, он тут же отправлялся в свой полк, война кончалась - и он, не мешкая, уходил в отставку и возвращался домой. В устах деда рассказ о непогребенных мертвецах имел следующую концовку:
– Когда я водрузил самодельное знамя над землянкой Мафусаила, шелк взметнулся. Старец, вскинув голову, смотрел, смотрел на стяг и вдруг покатился со смеху. Он хохотал до бесчувствия, его едва удалось привести в сознание!
Вероятно, своеобразное восприятие дедом военной службы породило и мое к ней отношение: для меня это был гражданский долг, и только, хотя, Бог весть, сколько поколений моих предков избрало службу своим жизненным поприщем".
Болезнь так разыгралась, что Гора едва смог додумать этот эпизод. Приняв лекарство, он устроил постель и, прижавшись к Коле, уснул.
Он проболел несколько дней. Едва окрепнув, снова принялся вялить рыбу. Изголодавшийся Кола набросился на еду: разгребал копытами снег и жадно, с аппетитом жевал то ли мох, то ли еще какую траву.
"Сорок восьмой день пошел, в путь, Гора... Я ослаб, мне трудно... Еще бы не трудно, любезный, столько сотен километров отмахал в непогоду, переболел и жалуешься, что ослаб!.. Ладно уж, как есть!.. Чан Дзолин привиделся, к чему бы это? Продолжим думы и воспоминания?.. А что нам остается?..
Переберем теперь в мыслях рассказы деда Михаила.
Жил в Батуми некто Нико Накашидзе, владелец довольно крупных поместий, заядлый кутила, игрок, охотник, дуэлянт, забияка и скандалист, покоритель женских сердец, - словом, князь прошлого столетия! Супруга его была рода именитого, внучка последних правителей Мегрелии и Абхазии. Детей у них было множество, и все больше девочки. Князь семейными заботами себя не обременял и удержу в своих утехах не знал. Так он прожил до сорока лет. Что с ним вдруг сталось, так никто никогда и не узнал, но он заделался вегетарианцем, а потом и толстовцем. Со слов деда Михаила, он до самой смерти ничего, кроме овощей да простокваши, в рот не брал. Господин Нико взялся за крупную коммерцию и за короткое время восстановил спущенное по собственному безрассудству состояние, стал одним из самых крупных грузинских промышленников, оптовым торговцем и купцом первой гильдии. К слову сказать, его обогащение чрезвычайно облегчило существование нелегальных политических партий - князь оказывал денежное вспомоществование всем, кто в свою программу вносил непременный пункт - свержение самодержавия. Его настроения были хорошо известны тайной полиции. Оттого и приключилась с ним, уже пятидесятилетним, эта история.
Частым гостем семьи Накашидзе был инспектор батумской гимназии некий Старчинский, а может, Вельчинский... В этой круговерти свою фамилию не вдруг вспомнишь, что говорить о каком-то прохиндее.
Так вот, этот Старчинский или Вельчинский... Как же его фамилия, будь он неладен?! Какая разница, называй инспектором, и все тут!.. Да, так вот, этот инспектор, как оказалось, имел тайные сношения с полицией. Однажды он ненароком заметил в доме Накашидзе человека, которого скрывали не только от захожих чужаков, но и от своих завсегдатаев. Случилось так, что инспектор запомнил его внешность, хоть и видел мельком, и, просматривая в полиции фотографии разыскиваемых лиц, уверился, что в доме Накашидзе скрывается известный революционер. Полиция не посмела устроить обыск, но слежку установила, хотя она и не дала желаемых результатов. Инспектор получил задание почаще захаживать к Накашидзе и пуще прежнего следить за посетителями. Лакеи, отметив нездоровое любопытство гостя, доложили об этом госпоже, но семья отмела всякие подозрения, отнеся участившиеся визиты к особому интересу, который тот испытывал к одной из девиц Нанашидзе. Станет ли человек, набивающийся в зятья, подвергать опасности семью девушки, с которой хочет связать свою судьбу? Ко всему инспектор слыл человеком, настроенным против самодержавия, впрочем, как и все тогдашние интеллигенты, и как же мог он выдать подпольщика?! Словом, проявленное к нему доверие позволило инспектору с течением времени отметить в доме Накашидзе помимо первого случая появление еще одного лица, не обласканного законом. Кончилось это тем, что князя Нико Накашидзе пригласили в тайную полицию и предъявили обвинения. Князь, естественно, все начисто отрицал. Полиция настаивала на своем, но и князь не лыком был шит - не поддался. Положение было затруднительным, но Нанашидзе нашелся, затребовав очной ставки. Полиция, растерявшись, согласилась, и вот господин инспектор предстал пред очи князя. Предстал и объявил, что видел в доме Накашидзе таких-то людей, врагов императора, а коли князь изволит принимать в своем доме врагов, стало быть, и он сам враг императора! Нанашидзе невозмутимо заявил, что считает личным для себя оскорблением, когда недостойные уста смеют произносить императорское имя, и, выхватив кинжал, всадил его в живот инспектора...
Знаю, что князь довольно долго проваландался в тюрьме, но как ему удалось выбраться оттуда - запамятовал. Случай этот избитый, лишенный, пожалуй, свежести и оригинальности, но примечательно, что Накашидзе, толстовец, исповедующий если не прощение, то, во всяком случае, непротивление злу насилием, вдруг всадил кинжал в инспектора... Князь Нико, который и мухи бы не обидел! Некоторое своеобразие в толковании толстовства он проявил и в других случаях. После аннексии Грузии, в конце двадцатых годов, начальник батумского ГПУ вызвал к себе Нико. На то были причины. И среди них: его единственный сын - седьмой по счету ребенок - еще во времена независимости Грузии отправился в Англию получить высшее образование; тем временем произошла советизация, и молодой человек назад не вернулся, родители переписывались с сыном. Вероятно, об этой переписке и хотел потолковать батумский начальник Главного политического управления. А может, его интересовало, как относится к Советской власти Нико Накашидзе. Это было время, когда большевик номер один Закавказской федерации похвастал с трибуны, что сумел довести численность дворянского отребья, весь этот княжеский и церковный сброд, с двенадцати процентов до семи! Вслед за ним подголосок, большевик номер два, выкрикнул в верноподданническом порыве лозунг: "Свести эту цифру к нулю!" Аудитория отозвалось на призыв оглушительной овацией, даже стекло на одном из окон лопнуло. Дед Михаил глубокомысленно заметил: "Недальновидность, сынок, до добра не доводит!" Воистину: на протяжении десяти последующих лет три четверти аплодирующих отправились на тот свет - им воздалось пулей за ретивость, а застрельщику движения припомнили собственное дворянское происхождение и снизошли к его призыву свести к нулю число классовых врагов. Его пустили в расход вслед за упомянутыми тремя четвертями зала. Тот, кому принадлежал зачин доведения двенадцати процентов до семи, вероятно, решил, что по причине дворянского происхождения не видит в себе классового врага, каковым на самом деле является, и, упредив заплечных дел мастеров, покончил с собой.