— Это правда, — отвечал Зенон, — и если ты позволишь, я сейчас же отпущу домой и человека и бедное животное.
— Не откажи мне в этом, я прошу тебя.
— Охотно, — отвечал Зенон и сейчас же вышел, а Нефора приподнялась с дивана и подошла к одному из открытых окон. Перед нею открылся на пологом скате к реке прекрасно содержанный сад, разбитый по-египетски радиусами от центра, который обозначался фонтаном у небольшого обелиска из красного гранита, а в конце одной из дорожек была такая же гранитная лестница. К одному из столбов этой лестницы была прикована бронзовою цепью роскошная, очень пёстро, по-египетски раскрашенная нильская барка. На носу её красовался огненно-красный крылатый грифон, а на корме завязанный в узел хвост какого-то морского чудовища. Посредине барки был паланкин, где на бронзовых прутьях висели в густых складках полы мягкой полосатой материи — синей с белым.
Нетрудно было понять, что это и есть нильская барка Зенона, на которой он любил вечерами кататься под клетчатыми шёлковыми парусами по Нилу.
Она отличалась от всех других барок, стоявших у берега, не только по богатству, но и по изяществу отделки, в котором, как во всём окружающем Зенона, выражался его художественный вкус.
Он сам и всё, что при нём есть, — всё это было прекрасно и всё пленяло Нефору, и она всё более и более волновалась от прилива страстных ощущений.
Придя просто с тем, чтобы заставить художника сделать себе убор и в нём превзойти на палестре[13] каких-то соперниц, Нефора сама для себя неприметно увлеклась вспыхнувшим чувством любви к красавцу Зенону и, никого до сих пор не любя, вся предалась необузданной страсти.
— Пусть, — говорила она, глядя на Нил, но Нила не видя, — пусть совершится судьба… Пусть, пусть это будет… Я собой не владею и владеть не желаю… Все, кто искал улыбки Нефоры, — судьба за вас всех нынче мне отомстила: я уязвлена страстью, я сегодня впервые люблю. Другой такой случай может не быть: я остаюсь здесь одна с ним, и хочу здесь сгореть, и сгорю в объятиях Зенона.
Глава седьмая
В то время, когда Нефора рассуждала таким образом, глядя в открытое окно на картину, которая застилалась от неё её влюбленною мечтой, возвратился Зенон; он сказал ей, что мул и немой проводник им уже отправлены домой, а самой Нефоре Зенон предложил сесть за стол и подкрепить себя пищей и прохладным напитком из воды и вина.
— Затем, — сказал он, — ты отдыхай здесь в покое, пока схлынет жар, а я буду работать.
Нефора на всё согласилась, и когда они сели с Зеноном к столу и он просил её испробовать мясо, фрукты и прохладное смешение из антильского вина с водой и ягодным соком, Нефора, по эллинскому обычаю, предложила выслушать от неё, кто она и откуда и зачем появилась в Египте.
Зенон от этого не смел отказаться, и, чтобы не показать себя невежливым перед гостьей, отвечал ей:
— Повесть твоя усладит слух мой: говори, а я принесу воск и буду лепить из него то, что мне нужно, — и он принёс воск и начал его мять на дощечке, а Нефора близко села с ним рядом и начала говорить о себе.
Она упомянула Зенону сначала о своей родине в далёкой Фракии, откуда она была увезена в детстве в Антиохию и выросла там при беспрестанных тревогах по поводу быстрых и частых перемен в положении её родителей, а потом она рассказала, как была отдана замуж за старого и очень безнравственного византийского вельможу, который понуждал её к постыдным для женщины поступкам в угоду высшего вельможи, от которого зависело его служебное повышение, и как она воспротивилась этому и много за то претерпела, а потом, когда муж её умер, оставив ей большое богатство, она, по любви к независимости и свободе, не захотела вернуться в свою эллинскую семью, ибо ей противна подчиненность безгласных в семье эллинских женщин, а переселилась из Антиохии в Египет, где женщины не находятся в таком порабощении, как у эллинов. Здесь она хочет быть госпожою своих поступков и сама надеется выбрать себе достойного мужа.
— Ты хорошо сделала, что соблюла свою непорочность, — отвечал ей уклончиво Зенон.
Она промолчала.
Зенон взглянул на неё и удивился, как изменчивый цвет её глаз то разгорался, то гас, обозначая быстроту душевных движений.
Она ещё колебалась, но страсть одолела и стыд и рассудок.
— Да, — сказала она, — но этих похвал я вперёд не желаю, я молода и не хочу быть «богиней», как ты меня назвал: теперь я хочу быть любима так просто, как смертную женщину может любить простой, смертный мужчина. Да, я полюблю в тот же миг, как только увижу того, который может быть мил мне.
13.