— Что ты тут мастеришь? — завели разговор ребята.
Юргис буркнул, не поднимая головы:
— Не видишь, что ли? Спиннинг.
— А удилище будет деревянное?
— Можжевельник возьму.
— Все равно дерево, сломается в два счета.
— Сломается? Гляди!
Парень согнул в дугу удилище и отпустил конец — тот со свистом мелькнул в воздухе и возвратился в прежнее положение.
— Вот это да! — восхищенно произнес Ромас.
— К твоему сведению, — степенно заметил Юргис, — если можжевельник выдержать в навозе, он становится гибким и прочным, как сталь, — такое удилище ни за что не сломать.
— Ты на спиннинг будешь ловить?
— Нет, это занятие не по мне. Знакомый попросил сделать. Он мне на обмен пару кроликов шиншилловых обещал.
Какой-то спиннинг, кролики… Ромасу до всего этого не было никакого дела. Он нетерпеливо оглядывался, не идет ли Вацис, но тот все не появлялся.
— Может, пошли к нему сами? — с беспокойством спросил он.
— К кому еще? — буркнул Гогялис.
— Да к Вацису твоему.
— Невелика птица, сам придет, — сказал, как отрезал, парень и углубился в свое занятие.
Йонас, большой любитель мастерить, наблюдал за его работой. Заметив его восхищение, Юргис сказал:
— Я могу что угодно смастерить, даже пушку, только дуло мне дай…
Повозившись немного, он отложил работу в сторону и встал:
— Пошли!
Вацис, долговязый паренек с худой длинной шеей, был дома: рубил дрова у себя во дворе.
— Ты чего же не пришел? — спросил Гогялис.
— Куда?
— Мать разве ничего не говорила?
— Что-то вчера упоминала, совсем забыл.
— Знакомы тебе эти штучки? — спросил Ромас, поиграв бусинками на ладони.
Вацис искоса метнул взгляд в сторону Ромаса и Йонаса.
— А это кто такие?
— Туристы, у озера в палатке живут.
— Ему подарил, что ли? — снова спросил он Гогялиса.
— Нет.
— Тогда давай назад меняться.
— Это почему?
— Лёнгинас тоже хочет вернуть, отец велел. И мне толку с него никакого: не стреляет.
— А ну дай сюда, — потребовал Гогялис.
Мальчики не понимали, о чем идет речь, и с интересом ждали, что будет дальше.
Вацис сбегал в сарай и принес самодельный пистолет. Ручка была выпилена из дерева, аккуратно обточена и даже покрыта лаком. В нее вделан обрезок трубки, сбоку прилажена пружина, сверху — курок. Вацис взял из деревянной коробочки щепотку пороху, набил им углубление в пистолете, закрыл его пистоном и протянул самопал Гогялису.
— Пальни-ка!
Тот вытянул вперед руку, прицелился, нажал курок. Раздался сухой щелчок, над пистолетом взметнулось облачко дыма, но выстрела не получилось.
— Ясно: порох отсырел. Давай сюда спички.
Гогялис зажег сразу несколько спичек и стал снизу подогревать дуло.
— Что ты делаешь?! Взорвется! — закричал Ромас, отбегая в сторону.
Вацис с Йонасом тоже испуганно попятились.
— Не бойся, не взорвется, — рассмеялся Гогялис. — Вот только порох подсохнет, тогда…
Не успел он закончить фразу, как раздался взрыв, зазвенели стекла в доме. Когда дым рассеялся, ребята увидели лежащего на земле Юргиса, рядом его покореженный пистолет. Йонас сидел с перекошенным от боли лицом, потирая руками правое колено.
Гогялис сел, ощупал руки-ноги и остался доволен осмотром — вроде все в порядке. И только тогда хвастливо произнес:
— Ну что, скажешь, не стреляет?
— Ладно, обойдемся… Вон сколько шуму наделал, — отмахнулся Вацис.
Из дома выбежала мать Вациса:
— Вы что, рехнулись?! Дом подпалите! Окошко выбили, а вставлять кто будет? — напустилась она на мальчишек.
Ребята уже убегали со двора. Йонас, прихрамывая, бежал последним.
— Что с ногой? — встревоженно спросил друга Ромас, когда они очутились за сараем.
— По-моему, в колено угодило.
Йонас сел на землю, закатал брюки. Под коленом и впрямь темнело пятнышко — там застряла дробинка. Из ранки сочилась кровь.
— Нужно вытащить, — сказал Ромас.
Он вынул из кармана охотничий ножик, обтер его носовым платком, крепко сжал пальцами мышцу и стал выковыривать дробинку. Йонас, болезненно морщась, отвернулся. Наконец Ромас закончил и перевел дух.
— Теперь остается выжать кровь или еще лучше высосать ее. Тогда и перевяжем ногу, — сказал он.
Гогялис выпрямил искривленное дуло пистолета и протянул его Вацису.
— Больно мне нужна эта игрушка, еще глаза повыбиваю, — запротестовал тот. — Пусть мне отдадут мои бусинки, и мы в расчете.