Вдруг посреди танца девочка оставила его, выбежала из комнаты и взяла Ромаса за руку:
— Пойдем потанцуем?
Он и сам не заметил, как очутился в комнате, как ринулся танцевать.
Избавившись так неожиданно и просто от мук, Костас подошел к старушке и опустился рядом на скамью. По правде говоря, он совсем не прочь был поболтать с девочкой, но боже упаси танцевать с ней! И вообще, какой смысл в танцах? До сих пор он ни разу не танцевал с девочками. Не по душе ему было это занятие. Одноклассницы обычно пользовались его услугами, лишь когда надо было решить задачку по алгебре или перевести с немецкого. Костас охотно соглашался и не особенно горевал. Правда, порой ловил себя на мысли, что, пожалуй, променял бы свои математические и лингвистические способности, свою отменную память на что-нибудь другое. Скажем, не отказался бы стать чуточку повыше и постройнее, как Ромас или хотя бы Йонас — к тем девчонки так и льнут.
Музыка оборвалась, но по инерции все продолжали танцевать.
— Хочешь есть? — предложила темноглазая Ромасу.
— Спасибо, я сыт, — высокомерно отказался тот, хотя проголодался как волк.
— Не упрямься, я ведь знаю, что хочешь, — сказала девочка и потащила его к длинному столу.
Больше упрашивать не пришлось: очутившись за столом, Ромас принялся уписывать все подряд, а старушка укоризненно следила за каждым его движением.
К Ромасу подсел Зигмас и стал делиться впечатлениями:
— Молодец, что пришел. Мы бы и сами за тобой смотались, да вот они не пустили. Говорят, невелика птица, сам придет.
— А по какому поводу веселье? — полюбопытствовал Ромас.
— Вроде день рождения чей-то. Кажется, отцу этой рыженькой сто лет стукнуло. Ее, кстати, Лаймой звать.
— Сто лет?! Да ты, никак, спятил!
— Может, и не сто, а шестьдесят, откуда мне знать. В общем, это ее дом. А те, другие, по соседству живут. Я хотел расспросить, а они отмалчиваются. Им бы только потанцевать. По-моему, девчонки они ничего. Особенно та тоненькая, Эгле. Вертлявая, как змейка!
Ромас допил квас и встал из-за стола. В другом конце комнаты в окружении девочек сидел Йонас и, судя по всему, плел небылицы: то и дело подружки прыскали от смеха. Ромас направился к двери, но девочки преградили ему путь: «А танцевать кто будет?» Снова включили магнитофон, темноглазая потянула Ромаса за руку, Йонас с Зигмасом пригласили ее подружек, и веселье возобновилось.
— Здорово тут у вас, — произнес Ромас. — И часто вы так собираетесь?
— Каждый день.
— Так уж и каждый?
— Ну, пожалуй, не каждый, но все равно часто.
— А с кем танцуете?
— Нам никто не нужен, мы сами по себе…
— У вас что, ребят нет?
— Хоть пруд пруди! Да только одни под хмельком заявляются, цепляться начинают, другие двух шагов по-человечески не сделают. Совсем как этот ваш Костас.
— Костас?! Да ты знаешь, что он за парень?
— По-моему, ничего особенного.
— Мы его в классе Мудрецом называем. Он у нас самый способный. И вообще во всей школе второго такого нет. На одни пятерки с первого класса учится. По-немецки запросто разговаривает, по-английски кумекает, даже итальянский знает, а уж задачку позаковыристее решить — для него что конфету проглотить.
Девочка задумалась, потом вдруг решительно направилась в сторону Костаса.
— Потанцуем, Костас?
Тот отрицательно мотнул головой.
Лайма положила ему руку на плечо.
— Тебе что, не нравится у нас?
Застигнутый врасплох ее вопросом, Костас смущенно пробормотал:
— Нет, почему же, нравится…
— Может, ты с Юргой или Эгле хочешь потанцевать? Не смущайся, скажи.
Костас, выведенный из терпения ее расспросами, в отчаянии выпалил:
— Да не хочу я вовсе танцевать, не умею и не хочу!
— Ладно, и мне что-то не хочется, — спокойно сказала девочка. — Давай лучше посидим. Знаешь что, Косту́кас, я хочу попросить тебя об одном одолжении…