Весной 53 года до н. э. римские гарнизоны, оставленные в Месопотамии, были атакованы врагом. Красс вновь перешел Евфрат близ Зевгмы, желая немедленно вступить в бой с парфянами. Плутарх сообщает, что во время переправы «много раз прогрохотал небывалой силы гром, частые молнии засверкали навстречу войску, и ветер, сопровождаемый тучами и грозой, налетев на понтонный мост, разрушил и разметал большую его часть. Место, где Красс предполагал разбить лагерь, было дважды поражено молнией. Одна из лошадей полководца в блестящей сбруе увлекла возничего к реке и исчезла под водою. Говорят также, что первый орел, который был поднят, сам собою повернулся назад. И ещё совпадение: когда после переправы солдатам стали раздавать еду, в первую очередь были выданы чечевица и соль, которые у римлян считаются знаками траура и ставятся перед умершими. Затем у самого Красса, когда он произносил речь, вырвались слова, страшно смутившие войско. Ибо он сказал, что мост через реку он приказывает разрушить, дабы никто из солдат не вернулся назад»[81].
Узнав о переправе Красса, парфяне пошли на хитрость и, сняв осаду с римских гарнизонов, сделали всё для того, чтобы заставить римского полководца опрометчиво отвергнуть безопасные пути через города Месопотамии или вдоль Евфрата. В итоге он двинулся по бесплодной пустыне вслед за отступавшей парфянской конницей, которая заманивала римлян всё дальше и дальше в глубь страны[82].
Близ города Карры (современный Харран в Турции) легионеры Красса, обессиленные невыносимой жарой и многодневным переходом, были внезапно атакованы основными силами парфян. Римский полководец едва успел построить легионы в боевой порядок. Плутарх пишет, что «первым намерением парфян было прорваться с копьями, расстроить и оттеснить передние ряды, но, когда они распознали глубину сомкнутого строя, стойкость и сплоченность воинов, то отступили назад и, делая вид, будто в смятении рассеиваются кто куда, незаметно для римлян охватывали каре кольцом. Красс приказал легковооруженным броситься на неприятеля, но не успели они пробежать и нескольких шагов, как были встречены тучей стрел; они отступили назад, в ряды тяжелой пехоты и положили начало беспорядку и смятению в войске, видевшем, с какой скоростью и силой летят парфянские стрелы, ломая оружие и пронзая все защитные покровы — и жесткие, и мягкие — одинаково. А парфяне, разомкнувшись, начали издали со всех сторон пускать стрелы, почти не целясь (римляне стояли так скученно и тесно, что и умышленно трудно было промахнуться), круто сгибая свои тугие большие луки и тем придавая стреле огромную силу удара. Уже тогда положение римлян становилось бедственным: оставаясь в строю, они получали рану за раной, а пытаясь перейти в наступление, были бессильны уравнять условия боя, так как парфяне убегали, не прекращая пускать стрелы»[83].
Красс, опасаясь полного окружения, послал на прорыв своего сына Публия с большим отрядом, но парфяне заманили его в ловушку. Сделав вид, что отступают, враги заставили Публия преследовать их, а затем, окружив его отряд превосходящими силами, «выстроили против римлян лишь своих броненосных конников, остальную же конницу не построили в боевой порядок, а пустили скакать вокруг них. Взрывая копытами равнину, парфянские кони подняли такое огромное облако песчаной пыли, что римляне не могли ни ясно видеть, ни свободно говорить. Стиснутые на небольшом пространстве, они сталкивались друг с другом и, поражаемые врагами, умирали не легкою и не скорою смертью, но корчились от нестерпимой боли, и, катаясь с вонзившимися в тело стрелами по земле, обламывали их в самих ранах, пытаясь же вытащить зубчатые острия, проникшие сквозь жилы и вены, рвали и терзали самих себя. Так умирали многие, но и остальные не были в состоянии защищаться. И когда Публий призывал их ударить на броненосных конников, они показывали ему свои руки, приколотые к щитам, и ноги, насквозь пробитые и пригвожденные к земле, так что они не были способны ни к бегству, ни к защите»[84]. Тогда Публий попытался отбросить парфян с помощью своей конницы, но безуспешно. Остатки его отряда укрылись на ближайшем песчаном холме и были уничтожены парфянами, а сам он покончил с собой. Отрубленную голову Публия парфяне водрузили на пику и продемонстрировали римскому войску, пришедшему от этого зрелища в глубокое уныние. Однако Красс призвал легионеров не падать духом, заявив, что смерть Публия касается только его одного, а сами они должны до конца выполнить свой воинский долг[85].