Днем Рим переполняли гомон толпы, ругань, шум из ремесленных мастерских, вопли детей, крики многочисленных торговцев, зазывающих клиентов в свои лавки, разносчиков и цирюльников[33]. Не было покоя и ночью: громыхали по уличным мостовым многочисленные телеги, везущие различные товары и продукты, поскольку по закону Цезаря от 45 года до н. э. днем им был запрещен въезд на территорию города (для ввоза строительных материалов при постройке общественных зданий и вывоза мусора было сделано исключение). Кричали бурлаки на Тибре, тянувшие баржи с зерном, и грузчики, разгружавшие суда в гавани[34]. Позднее поэт Марциал жаловался, что ему даже приходится на ночь уезжать из Рима в пригородное имение, чтобы выспаться:
Зачем, ты хочешь знать, в сухой Номент часто
На дачу я спешу под скромный кров Ларов?
Да ни подумать, Спарс, ни отдохнуть места
Для бедных в Риме нет: кричит всегда утром
Учитель школьный там, а ввечеру — пекарь;
Там день-деньской всё молотком стучит медник;
Меняла с кучей здесь Нероновых денег
О грязный стол гремит монетой со скуки,
А там еще ковач испанского злата
Блестящим молоточком стертый бьет камень.
Не смолкнет ни жрецов Беллоны крик дикий,
Ни морехода с перевязанным телом,
Ни иудея, что уж с детства стал клянчить,
Ни спичек продавца с больным глазом.
Чтоб перечислить, что мешает спать сладко,
Скажи-ка, сколько рук по меди бьют в Риме,
Когда колхидской ведьмой затемнен месяц?
Тебе же, Спарс, совсем и невдомек это,
Когда ты нежишься в Петильевом царстве
И на вершины гор глядит твой дом сверху,
Когда деревня — в Риме, винодел — римский,
Когда с Фалерном винограда сбор спорит,
А по усадьбе ты на лошадях ездишь,
Где сон глубок, а голоса и свет солнца
Покой нарушить могут, лишь когда хочешь.
А нас толпы прохожих смех всегда будит,
И в изголовье Рим стоит. И вот с горя
В изнеможенье я на дачу спать езжу[35].
Ночью Рим страдал не только от шума, но и от бандитизма. Улицы города не освещались и, если на небе не было луны, погружались в непроглядную тьму. Люди крепко-накрепко запирались в своих домах и лавках и старались без серьезной надобности не показываться на улицах. Если все же нужно было выйти, то богачи обычно передвигались по ночному городу в сопровождении многочисленных вооруженных рабов с факелами, а беднякам оставалось лишь уповать на удачу при встречах с грабителями или убийцами. Вот что писал об этом Ювенал:
Много других по ночам опасностей разнообразных:
Как далеко до вершины крыш, — а с них черепица
Бьет тебя по голове! Как часто из окон открытых
Вазы осколки летят и, всей тяжестью брякнувшись оземь,
Всю мостовую сорят. Всегда оставляй завещанье,
Идя на пир, коль ты не ленив и случайность предвидишь:
Ночью столько смертей грозит прохожему, сколько
Есть на твоем пути отворенных окон неспящих;
Ты пожелай и мольбу принеси униженную, дабы
Был чрез окно ты облит из горшка ночного большого.
Пьяный иной нахал, никого не избивший случайно,
Ночью казнится — не спит, как Пелид, скорбящий о друге;
То прикорнет он ничком, то на спину он извернется…
Как по-иному он мог бы заснуть? Бывают задиры,
Что лишь поссорившись спят; но хоть он по годам и строптивый,
И подогрет вином, — опасается алой накидки,
Свиты богатых людей всегда сторонится невольно,
Встретив факелов строй да бронзовую канделябру.
Мне же обычно луна освещает мой путь иль мерцанье
Жалкой светильни, которой фитиль я верчу, оправляю.
Я для буяна — ничто. Ты знаешь преддверие ссоры
(«Ссора», когда тебя бьют, а ты принимаешь удары!):
Он остановится, скажет «стой!» — и слушаться надо;
Что тебе делать, раз в бешенстве он и гораздо сильнее?
«Ты откуда, — кричит, — на каких бобах ты раздулся?
Уксус где пил, среди чьих сапогов нажрался ты луку
Вместе с вареной бараньей губой? Чего же молчишь ты?
Ну, говори! А не то как пну тебя: все мне расскажешь!
Где ты торчишь? В какой мне искать тебя синагоге?»
Пробуешь ты отвечать или молча в сторонку отлынешь, —
Так или этак, тебя прибьют, а после со злости
Тяжбу затеют еще. Такова бедняков уж свобода:
Битый, он просит сам, в синяках весь, он умоляет,
Зубы хоть целы пока, отпустить его восвояси.
Впрочем, опасно не это одно: встречаются люди,
Грабить готовые в час, когда заперты двери и тихо
В лавках, закрытых на цепь и замкнутых крепким засовом.
Вдруг иной раз бандит поножовщину в Риме устроит —
Беглый с Понтинских болот, из сосновых лесов галлинарских,
Где, безопасность блюдя, охрану военную ставят;
Вот и бегут они в Рим, как будто бы на живодерню…[36]
вернуться
Ср.: Гораций. Оды. III.29. 12; Послания. I.17. 7–8.
вернуться
Вергилий. Смесь. XIII.23–26; Марциал. IV.64. 20–24; Ювенал. III.234–238.