Я часто рассматриваю людей в нашем доме. Сяду на лавочку, закутаюсь в платок и шубу и час другой смотрю. Какой народ живёт в доме! Сколько наших, говорящих по— русски, может, пятьсот, а может, тысяча! И сколько китайцев! Со всего земного шара в Америку текут люди. Я не вижу в американцах такого любопытства остановиться, обсмотреть вашу одежду, туфли, юбку. Я не знаю свойство ли это русских, как внуки говорят, но мне оно присуще, привычно, и я гляжу решительно на всё в Америке. Как кто одет, кто наши жильцы, кто куда пошёл? Оглядываю прохожих, стараюсь распознать их характер, чем они раньше занимались, что любят. Иногда стараюсь прочесть, что у кого на душе, но опыта не хватает.
Тут есть люди и совсем старые, что с палками ходят, но есть и молодые. Вот идёт старая тётка в каких‑то ярких тряпках, брюки в крупные полосы, как у клоуна Коклачёва, что с кошками выступает. А вот выглянула из окна второго этажа растрёпанная голова с большим носом, с виду настоящая ведьма. Там уверенно спешит к почтовым ящикам интересный господин в золотых очках, по виду полный профессор. Один прошёл в ботинках, из которых торчали тапки, позабыл их снять, а на куртке висела этикетка, видно задом наперёд её надел. С улицы Бассееной. Проковылял, прихрамывая на одну ногу, мужчина, похожий на большого начальника, а за ним мелкими шажками прошмыгнул в дверь другой, напоминающий Акакия Акакиевича с иллюстрации. Все гоголевские герои узнаются и представлены в самых ярких красках. Особенно много обоего пола Плюшкиных, не уступают по частоте встречаемости хвастунишки Хлестаковы, да и глупые Коробочки нередки.
Русских замечаю сразу, все телесные движения не такие как у американцев, жестикуляция резко отличается какой‑то простотой, прозрачностью, неизвестного нет. В американцах всё перепутано, трудно отличить богатых от бедных, образованных от необразованных. Не могу в точности описать, почему так видно наше происхождение, но своих опознаю всегда, даже со спины, тут всё почему–то ясно. На новых местах люди не изменяют своего характера.
А иногда можно заглянуть в приоткрывшиеся двери и рассмотреть, у кого какое убранство. В отдельных квартирах мебель позолоченная, лакированная, хрустальные вазы с сервантами. Мне это нравилось раньше, у меня такого не было, но сейчас уже не хочу аляповатостей, да и дочка с внучкой застыдят. Я вместе с ними всё подобрала, они развесили картины, свой гобелен немецкий отдали.
Кажется, во второй день заглянула к соседке, её дверь справа от меня, испекла пирог, думаю, зайду, познакомлюсь. Она открыла дверь, такая хмурая, не улыбается. Окинув взглядом комнату, я решила, что оказалась на складе, где хранятся старые вещи. В комнате было видимо–невидимо мешков и мешочков. Посредине лежал скрученный рулон, то ли ковер, то ли перегородка. Нагромождение всего. Платья, кофты, тряпьё. Всё навалено кучей. Хлама целая комната, и от этой ветоши запах удушающий. Позже увидела, что не только одна она такая, что и другие собирают всё старьё, поношенные вещи, изорванные сапоги, побитые чашки, всякую ветошь, будто нищие в России. И зачем?
И зачем все запираемся на замки? И я тоже. Петя спрашивает:
— А чего, бабушка, ты боишься?
— Мы жили в привычном страхе, так привыкли, и хоть охрана в доме и воровать нечего, а так… из общего накопленного страха.
Я не возьмусь описывать всех обитателей нашего дома, но расскажу о встречах и знакомствах с отдельными представителями. Начинаются они в лифте и на скамеечке. Если вы окажетесь в лифте с некоторыми из наших, то возможны самые неожиданные вопросы и комментарии. «А что вы так оделись? Разве на улице лето? Куда вы так торопитесь? Нажмите правильно!.». Приветливое слово мало кто произносит, все такую важность на себя напускают, только бы не уронить своего вида. Американцы вежливее, приветливее, всегда с улыбкой, дверь откроют, помогут.
Несу пакеты с едой, соседка прямо в мешки заглядывает и спрашивает: «Где это вы эти персики взяли?» — «Это не персики, это лук». «Из какого магазина несёте? Вы разве не знаете, что здесь он дороже, чем у Натана?» Всегда какой‑то обидный смысл найдут… «Что же это вы сами‑то несёте?» — Я отвечаю: «А что же мне, их здесь оставить?» Один симпатичный мужчина сразу вызвался мне помочь и донёс мои пакеты прямо до самой двери. Среди наших тоже есть вежливые и обходительные, но американцы по способу обращения далеко впереди.
Иду по в коридору и встречаю Цилю, что разносит программки русского телевиденья, и она сразу меня допытывать: «А ваша дочка замужем? А зять где работает? Есть внуки? Что они делают? А у них есть дом?…» И пошла, и пошла любопытничать, вцепилась в меня, как бульдог… «Вас возили смотреть Нью–Йорк? Вы там были?» Я думаю: «Ну, дело плохо!» Схватила программки и бежать.