Я была при нём, когда он сидел в кресле, он предпочитал кресло и сидячее положение. Так хочу всегда сидеть возле него и с радостью выполнять его любые пожелания. Принести воды, соку, поправить плед, которым укрывались его ноги, включить или выключить кондиционер. Я готова была целый день и ночь находится возле него. Я читала ему вслух «Анну Каренину», хотя я видела, что он почти не слушает, а дремлет. И я тихо–тихо продолжаю читать, чтобы не разбудить.
Как сейчас вижу, всё передо мной. Он пожал мою руку, когда я принесла ему тёплый чай с лимоном. И я услышала: «Даша, вы милая, кроткая, и я никогда не встречал такой нежной заботы. Я окончу свою жизнь в любви. Я благословляю минуты, проведённые с вами!» Как ценны мне были его слова!
У меня нет никакого опыта в описаниях, но те, кто испытывал каждой клеточкой охватившее блаженство, тот поймёт меня. Я улетела за пределы комнаты, страны, мира. Ветер принёс запах сосен, которые протягивали свои ветки прямо в окна, и только одни были живыми свидетелями моего неземного настроения. Я хотела заболеть, лишь бы он выздоровел и перестал страдать. Он сказал мне на ухо: «Дашенька, мой друг, вы украшаете мои последние дни, я благодарен Богу, что он вас прислал… Я вас люблю…» Он сжал мою руку, и невольные слёзы полились из моих глаз. Я уже ни о чём не думала, ни о возрасте, ни о стыдных слезах любви. Я поцеловала его в щёку и почувствовала, что я готова умереть вместе с ним. В это мгновение видела себя и его, неведомой силой поднятыми и летящими над… над горами, долинами… Куда? Не знаю… Что это? Моё счастье? Всё оказалось в нём. Я, молодая старуха, которой удалось пережить минуты блаженства, я могу умереть.
Новой, неведомой, странной показалась мне моя жизнь, когда я очнулась, и что‑то совсем незнакомое появилось во мне. Тайна. Кому сказать, что будто не жила я больше полвека, всё было какое‑то ненужное, мелочное, ничтожное. Показалось, что вся моя жизнь была, как приготовление к этому моменту. И вот одно мгновение перевернуло меня наизнанку. Зачем? Всё, казалось, умерло, все чувства были золой, и вдруг такое преображение. Я вдруг поняла общность жизни всех людей, общность веры и страданий.
Я сейчас думаю и думаю об этом. Может, для того что теперь я не боюсь смерти, я примирилась с ней. Мне не страшно умирать, я закончу своё земное существование спокойно. Я знаю, что есть тайна, непостижимая тут, в этой жизни. И есть ещё и другая тайна, мистическая, которая открылась мне на закате моей жизни.
— Прощайте, Феликс, — тихим голосом сказала я. — Я буду всегда вспоминать вас. Я вас люблю… И всё вдруг исчезло в спокойной тишине, я не плакала, мне только хотелось, чтобы он расслышал мои слова, и я увидела по его глазам и мелькнувшей улыбке, что он их услышал. В узкую щель чёрной занавески проник луч света, он протянулся прямой линией и остановился, замер на стене, я тоже замерла и тихо смотрела, и, не помню через сколько времени, отдельные предметы, те что могли принять свет, стали освещаться, и в комнате стало светло. Я открыла окно, восходящее солнце виднелось сквозь сосновые ветки.
Что я почувствовала после его смерти? Что происходило в моём сердце? Тихая вечерняя грусть. Я присутствовала при его последних часах, приехал сын… Каких только людей ни уносит время!
А я думала, что ничего больше не будет… Случилось, как в сказке: принц нашёл свою принцессу, правда, уже под вечер, осенью. Вечером благоухающей осени. «Люблю я пышное природы увяданье… Унылая пора — очей очарование… В багрец и золото одетые леса…»
Дальше уже не будет ничего. Или уже всё не будет так, как было. Я смотрела на глобус, который мне подарили дети, чтобы разгадывать кроссворды, погладила одной ладонью Россию, второй Америку, обняла его двумя руками, подержала в объятиях и подумала, что везде есть жизнь.
Когда вошли внуки, я ещё разглядывала очертания других стран, в которых никогда не была. В них всё тоже самое? Города, деревни, дым, печали и любовь.
Неужели ты дашь это кому‑либо читать?