По всеобщему признанию, дед Андрей, воевавший в Первую мировую войну на западном фронте, был человеком несговорчивым и упрямым. “Не жалел себя и других, – вспоминает его внук, – у него все всегда было в порядке”[27]. Он “характером был крут и в работе беспощаден”[28]. “Прижимист”, – сообщают одни. “Угрюмый, вспыльчивый, хотя волевой и сильный человек”, – добавляют другие[29]. Однако этот старик, на многих наводивший страх, при виде внука таял. “Но когда я с ним ходил, он приглашал, чтобы ходили, рассказывал и угощал, конечно, и набирал, чтобы ели…”[30]. Бабушка Степанида была “доброй и заботливой”. “Мы… были в дружбе. Мне повезло”, – вспоминает ее внук[31].
У Андрея и Степаниды родилось шестеро детей, но из них – лишь два мальчика, а землю сельская община выдавала только на мужчин, поэтому земли семья получила совсем мало. В итоге, рассказывает Горбачев, вся семья от мала до велика трудилась “денно и нощно”. Мало-помалу семье удалось подняться из нищеты, и постепенно они выбились в “середняки”. Но, чтобы обеспечить дочерей приданым, пришлось продавать зерно и выкормленную скотину. Выручал семью огромный садовый участок, где дед Андрей умудрялся выращивать почти все необходимое. “Сад спускался к реке, потрясающий, с прививками, – вспоминал его внук. – [Дед был] мичуринец, до Мичурина начал прививки; на одном дереве можно было увидеть яблоки разные, и красные, и зеленые. Прекрасный сад, потрясающий. И вот туда опасно было бегать, дед был жестокий, очень жестокий”[32].
А еще дед Андрей не принимал идей коммунизма. На вопрос о том, вступил ли Андрей в компартию, дядя Горбачева со стороны матери только смеялся и отвечал: “Нет, ни за что”[33]. Андрей ни за что не хотел вступать и в колхоз, и на некоторое время его оставили в покое. Он оставался крестьянином-единоличником, то есть ему полагалось выращивать предписанное количество зерна и часть урожая продавать государству, но не позволялось иметь собственность. Когда случился голод и семье пришлось питаться чем попало, даже не очень съедобным, Андрей кормил родных лягушками. Голод – самое раннее воспоминание Горбачева: лягушки плавают в большом котле и, сварившись, переворачиваются белыми брюшками кверху. Правда, он не может вспомнить, ел он их тогда или нет, зато очень хорошо помнит другой случай: “надо сеять, а все семена съели”[34] – съели он и его младший дядя (он был старше Михаила всего на пять лет).
В 1934 году Андрея арестовали, по словам внука, за “невыполнение плана [посева], когда его нечем было выполнять”. Отправили на принудительные работы в лагерь под Иркутском, в Сибирь, где заключенные валили лес, и там Андрей за ударный труд получил четыре почетные грамоты. В итоге его освободили досрочно, и он вернулся в Привольное (где повесил лагерные грамоты на стену рядом с иконостасом) угрюмее прежнего. Теперь у него не осталось другого выхода, кроме как вступить в колхоз. В течение следующих семнадцати лет он заведовал колхозной свинофермой – и превратил ее в лучшую свиноферму области. “Вот я вам говорю, что куда ни поставят, сам работает и всех заставит работать”, – вспоминал Горбачев[35]. Такой урок не прошел даром для его внука.
Другой дед Горбачева, Пантелей Гопкало, был политическим и психологическим антиподом Андрея Горбачева. Дед Пантелей приветствовал большевистскую революцию. “Советская власть спасла нас, дала землю”, – говорил Гопкало, который родился в бедняцкой семье и воевал в Первую мировую на турецком фронте. Эти слова, часто повторявшиеся в семье Гопкало, глубоко запали в душу внука. Как и то обстоятельство, что дед Пантелей, поднявшись из “бедноты” и выбившись в “середняки”, в 1920-е годы помогал строить новую крестьянскую общину, где трудились и он сам, и его жена Василиса (ее предки тоже были родом с Украины), и их дочь Мария – будущая мать Михаила Горбачева. В 1928 году Пантелей Гопкало вступил в партию. А вскоре, в 1929 году, он помогал организовывать первый колхоз в Привольном. Когда юный Михаил расспрашивал бабушку, как это было, “она с юмором отвечала: ‘Всю ночь дед твой их организует, организует – а утром все разбежались’”[36]. А в другой раз она рассказывала внуку о коллективизации уже в более мрачных тонах, и ее слова Горбачев приводил на одном из заседаний Политбюро в октябре 1987 года: “Какая вражда пошла, брат на брата, сын на отца, через семьи она пошла. Давали сверху разнарядку – столько-то кулаков выселить. Вот и подгоняли под цифру, и неважно, кулак ты или нет”[37].
29
Эти источники приводятся в книгах Бориса Кучмаева “Коммунист с божьей отметиной: документально-публицистический очерк” (с. 17) и Николая Зеньковича “Михаил Горбачев: жизнь до Кремля” (с. 11).
34
Из интервью Горбачева автору, взятого 19 апреля 2007 года в Москве. См. также интервью Горбачева “Надо идти по пути свободы” журналу Esquire (2012. № 81. Октябрь) в книге Карагезьяна и Полякова “Горбачев в жизни” (с. 583).