Предложить Ельцину выбор между плохим и худшим должен был кто-то из членов ГКЧП во время "мужского разговора", который планировалось провести с ним все в то же воскресенье, 18 августа прямо на аэродроме - сразу после его возвращения из Алма-Аты. Чтобы сделать его более сговорчивым (и иметь возможность сразу перейти к жесткому прессингу), самолет российского президента предполагалось посадить не во Внукове, а на военном аэродроме в Чкаловском. Однако по неизвестным причинам приказа на этот счет диспетчерам не поступило, и ничего не подозревавший, "разогретый" прощанием с казахским лидером Ельцин под бдительным контролем следившей за ним и на все готовой "Альфы" проследовал из Внукова к себе на дачу...
Горбачеву, естественно, ничего об этом не было известно. В разговоре О.Бакланов несколько завуалированно сообщил ему, что Ельцин то ли уже арестован, то ли вот-вот будет. Не знал он того, что А.Лукьянов, за которым, переусердствовав, послали
на Валдай целых три вертолета, должен вот-вот прибыть в Кремль и для его встречи, вопреки обыкновению, отправили два "ЗИЛа-115", выезжавших до сих пор только в случае приезда президента. Главное же, что ему не было определенно известно: кто на самом деле руководит всей операцией в Москве, каковы истинные намерения ее инициаторов и как далеко они намерены пойти в осуществлении своей "авантюрной затеи".
Сначала О.Бакланов, а потом и перебивший его В.Варенников предъявили Горбачеву ультиматум: или он сам подписывает документы о введении "президентского правления", иначе говоря, чрезвычайного положения в республиках Прибалтики, Молдавии, Армении, Грузии и "отдельных областях" Украины и РСФСР, или передает свои полномочия вице-президенту Янаеву и отходит в сторону, пережидая, пока ГКЧП сделает за него необходимую "грязную работу". Генерал с военной прямотой уточнил: "Придется уйти не в сторону, а в отставку". Горбачев взорвался: "И вы, и те, кто вас послал, - авантюристы. Вы погубите себя - это ваше дело. Но вы погубите страну, все, что мы уже сделали. Передайте это комитету, который вас послал".
Добавив несколько крепких выражений в адрес самозваного комитета и идеи чрезвычайного положения, Горбачев, понимая, что окончательные решения будут принимать люди в Москве, пославшие к нему "парламентариев", видимо, не терял надежды, что, приструнив их и одновременно разъяснив бесперспективность замысла, еще сможет выправить ситуацию, пока события не приняли рокового оборота: "Вы хоть спрогнозируйте на один день, на четыре шага - что дальше? Страна отвергнет, не поддержит ваши меры", - кричал он, обращаясь через головы приехавшей "пятерки" к лидерам ГКЧП, ждавшим его ответа на ультиматум, надеясь их вразумить. При этом, пока ему не была известна реакция "москвичей" и оставался хотя бы теоретически шанс рационального выхода из этого абсурда, он вовсе не хотел раньше времени обращать себя в жертву и разыгрывать Сальвадора Альенде. Кроме того, он нес ответственность за тех, кто находился рядом. Хотя семья - Раиса, Ирина и зять Анатолий поддерживали его в том, чтобы ни при каких обстоятельствах не поддаваться шантажу, он обязан был помнить, что отвечает не только за себя, но и за жену, дочь, за внучек. Наверное, поэтому при прощании с "парламентерами" ГКЧП был внешне спокоен, подал им руку (на что потом они напирали, как на едва ли не главную деталь, уличающую его в соучастии).
Из его кабинета депутация вышла понурой: обговоренный сценарий, столкнувшись с непредвиденно жестким отпором Горбачева, обнаружил свою полную непригодность. Расчет на то, что, поднажав на него, можно будет вновь разыграть вильнюсский вариант теперь уже в Москве, не оправдался. Хотя организаторы путча теоретически предусматривали такой поворот событий, но одно дело рассуждать о "решительных мерах", которые придется применить, в том числе и к "взбеленившемуся" президенту, другое - начать их осуществлять. Еще не успев начаться и споткнувшись о Горбачева, путч соскочил с колеи, проложенной для него стратегами ГКЧП, и стал сползать к откосу.
Было решено действовать по заготовленному "жесткому" варианту. Забрав с собой в Москву личного президентского охранника В.Медведева и заблокировав "ядерную кнопку", Ю.Плеханов оставил вместо себя своего зама В.Генералова и распорядился о полной изоляции президента от внешнего мира. Гаражи с машинами и аппаратами связи в них были опечатаны и взяты под охрану автоматчиками, въезд и выезд с дачи были закрыты, по внешнему периметру установлена новая охрана, и с моря "объект" прикрыли сторожевые корабли, с аэродрома в Бельбеке эвакуированы вертолет и резервный самолет президента. На "золотую клетку" повесили увесистый амбарный замок.
Чуть позднее, отрабатывая утвержденный сценарий, тот же Ю.Плеханов потребовал от начальника Четвертого главного управления Д.Щербаткина представить медицинское заключение о нарушении мозгового кровообращения у президента и о необходимости ему соблюдать постельный режим. Эти документы должны были поступить от врачей до начала пресс-конференции членов ГКЧП вечером 19 августа. Но и не дожидаясь его, в своих достаточно путаных объяснениях случившегося перед встревоженными депутатами, представителями союзных и автономных республик и поднятыми по тревоге министрами Янаев, Лукьянов и Павлов, изображая скорбь на лицах, рассказывали о "драматическом состоянии" президента. Увлекаясь враньем, добавляли подробности о "не отходящей от его постели" Раисе Максимовне и фантазировали о причинах столь внезапного несчастья. В.Крючков в разговоре по телефону с лидерами Киргизии, Белоруссии и Украины - А.Акаевым, Н.Дементеем и Л.Кравчуком - ссылался на тяжелое заболевание президента и якобы уже имеющееся заключение врачей. А.Лукьянов, "объясняясь" с Р.Хасбулатовым и И.Силаевым, чтобы уйти от детальных расспросов, сам перешел в атаку на демократов: "Это ваш Ельцин ввел Горбачева в нервный шок". Депутатам союзных республик спикер заявил, что у него есть медицинское заключение о болезни Горбачева, в котором написано "такое, чего обнародовать нельзя".