— На собрании будут товарищи из горкома и Центрального комитета партии. Набросай тезисы выступления и покажи мне. Не забудь о главном — заверить ЦК, что молодежь будет всегда верна заветам товарищей Ленина и Сталина. Ответственность большая, постарайся. И еще. Скажешь, что мы, юристы, щит и меч пролетарского государства, не позволим его внутренним и внешним врагам воспользоваться такой утратой в своих целях. Что мы будем, не жалея себя, защищать дело усопшего вождя.
— Хорошо, я все подготовлю, — заверил секретаря Михаил.
Почти до утра с Раисой сочиняли его речь. После недолгого сна он отправился в университет на свое первое в политической карьере траурное собрание. Потом их будет немало. Но это первое, связанное со смертью вождя, останется в памяти навсегда. Секретарь парткома, бегло просмотрев текст, в основном одобрил его, но приказал убрать тезис о необходимости укрепления демократии, назвав это положение буржуазным и чуждым марксизму. Потом наказал идти в зал и ждать вызова на трибуну.
У выхода из парткома его ждал Зденек. Он знал о поручении и переживал за друга.
— Ну, что? Утвердил?
— Да, все в порядке. Правда, заставил вычеркнуть тезис о демократии. Сказал, что это попахивает социал-демократией. Пойдем в актовый зал. Ты в посольстве был, там какая реакция?
— Соболезнуют вам, но не все. Есть и те, кто откровенно ожидают перемен.
— Каких перемен?
— В сторону как раз демократии и меньшей зависимости от Москвы.
В зале все места и даже проходы были заполнены студентами и преподавателями. Несмотря на такое скопление, тишина стояла в полном смысле гробовая. У многих в глазах слезы. Раиса смогла занять для Михаила место, но с трудом удерживала от желающих его захватить. Пока решали, как обойтись двумя стульями на троих, Михаила позвали на сцену. Здесь под огромным, обвитым черной лентой портретом вождя в форме генералиссимуса, уже собрались те, кому доверили произнести траурные речи. Ждали ректора, секретаря парткома университета, представителей московского горкома и Центрального комитета партии. Наконец появились и они. Впереди шел академик Иван Петровский. Выдающийся математик с мировым именем уже два года возглавлял МГУ. Ходила легенда о том, что когда его избрали ректором, заведующий отделом науки ЦК несколько дней не решался доложить об этом Сталину. Петровский не был членом партии. А когда решился, был не меньше прежнего озадачен реакцией вождя: «Математика не философия. Это вещь беспартийная. Поэтому математикам в партиях делать нечего. Пусть руководит, посмотрим. Думаю, у него получится». Двадцать два года до самой смерти он весьма успешно работал на посту ректора. И в этом случае вождь не ошибся.
Михаил выступал последним. Перед ним девушка с исторического не смогла договорить до конца. Видимо помешали спазмы. Боялся и он, что не справится с волнением. Но обошлось. Говорил так уверенно, как будто не в первый раз. С особым чувством и нажимом произнес ту часть, где заверял ЦК быть верным заветам товарища Сталина. После окончания мероприятия секретарь парткома крепко пожав руку, сказал, что с такими последователями делу Ленина — Сталина ничто не угрожает. И сообщил, что Михаил, Зденек и еще три студента-юриста включены в состав делегации для прощания с вождем.
На три дня тело Сталина выставили для прощания в Доме союзов. От страха за будущее и чувства огромности утраты в стране развивался общий психоз. К нескольким миллионам москвичей, желающих проститься с вождем ежедневно прибавлялись сотни тысяч приезжих. «Голова» общей очереди начиналась на Пушкинской площади. Продолжалась по Неглинной до Трубной и, раздваиваясь по Бульварному кольцу, тянулась в одну сторону до Белорусского вокзала, в другую — до Сухаревской площади. Из иностранных и советских официальных делегаций составилась особая очередь на Охотном ряду. В гигантской общей очереди в один из дней возникла такая давка, что некоторое число людей было просто затоптано насмерть. Но и это не останавливало поток желающих. Всего за три дня через Колонный зал Дома союзов прошло более двух миллионов человек.
Из особой очереди первыми пропускали делегации от братских зарубежных партий и государств, потом от союзных республик, краев и областей. Затем шли делегации видов Вооруженных сил, министерств и ведомств. На третий день очередь дошла до представителей организаций и учреждений. Хоронили Сталина на четвертый день под рев заводских и паровозных гудков. Все дни прощания и похорон были объявлены траурными. Начало марта в тот год был очень холодным, и пока стояли в очереди, мороз пробрал до костей. Поэтому после прохождения делегацией МГУ Колонного зала и прощания с вождем, Михаил предложил Зденеку пойти в столовую погреться и по русскому обычаю помянуть покойника. В центре все заведения были закрыты и только на Пречистенке друзья отыскали работающую чайную. Несмотря на название, здесь подавали не только чай. С трудом нашли свободный столик. Мысль о поминках явно посетила не только друзей. Зденек предложил «ударить» по пиву. Чех он и в день похорон чех, без пива никак. Михаил согласился, но сначала, как полагается, выпили за упокой «вождя всех времен и народов» по сто пятьдесят «московской», а потом продолжили пивом.