Боясь собственной склонности к насилию, миссис Тинсли забеспокоилась об оставшихся детях. Она привязывала их к стульям на кухне, чтобы они не вышли на улицу и не поранились, отправляла их в кровать, когда солнце стояло еще высоко, запрещала баловаться на сене: там водились гадюки, лошади могли их затоптать, собаки покусать, желтый попугай мог клюнуть, гром оглушить, а молния — убить. По ночам она часто приходила проверить, не задохнулись ли дети.
Когда мальчику, Расмуссену, с носом-картошкой, жесткими каштановыми волосами и желтыми глазами, исполнилось двенадцать, у него появились какие-то ужасные странности. Он хорошо управлялся с цифрами, читал книги. Но задавал сложные вопросы, на которые никто не мог ответить: каково расстояние от Земли до Солнца, почему у людей нет морды, может ли человек добраться до Китая, если будет все время двигаться в одном направлении? Особенно его интересовали поезда, он знал все, что касалось железной дороги, вплоть до расписания движения поездов. Он приставал к путешественникам, надеясь услышать хоть что-нибудь о далеких городах. Он был безразличен к хозяйству и скотине — кроме своего блохастого коня Баки, и жил с ощущением того, что проблемы не решены, вопросы остались без ответа, а его просто дразнят, как котенка бумажкой на ниточке.
Когда Расмуссену исполнилось пятнадцать, его интерес обратился к далеким морям. Он мечтал о книгах и кораблях, книжках с картинками, но нигде не мог достать хотя бы одну. Он рисовал собственные проекты лодок в виде перевернутых крыш, представлял, что океан всегда тихий и чистый, пока миссис Хеппл из Лэреми не рассказала однажды о своем морском путешествии — ей оно казалось чистилищем с огромными волнами и ужасными ветрами. А однажды у них пять или шесть месяцев работал какой-то человек. Он бывал в Сан-Франциско и рассказал о его многолюдных улицах, войне с китайцами, о моряках и торговцах, способных за одну ночь прогулять все деньги в каком-нибудь увеселительном заведении. Он описал Чикаго, рассказал о смоге, который часто окутывает его, загрязняя воздух на мили к западу от города. А еще рассказал, что Большое Озеро омывает дикий канадский берег.
Раса дома не держало ничто. И в шестнадцать лет этот мальчик убежал из дома, отправившись в Сан-Франциско, Сиэтл, Торонто, Бостон, Цинциннати. Никто не знал, чего он хотел и куда сумел добраться, — он так и не вернулся и ни разу не написал.
Дочь, которую не слишком сильно любили, вышла замуж за ковбоя с кучей вредных привычек и переехала с ним в Бэггс. Хорм Тинсли махнул рукой на овцеводство и занялся садоводством и производством меда, специализируясь на консервировании помидоров и арбузов. Приблизительно год спустя он продал лошадь Раса Кликасам с соседнего ранчо.
В 1933 году исполнилось пять лет с тех пор, как сын уехал, от него не было ни одной весточки.
Мать молилась. «Почему он не пишет?» — спрашивала она и вспоминала того младенца — в воде, в раздувшемся от ветра платьице, поддерживающем его на поверхности воды. «Кто будет писать такой матери?» — и она просыпалась по ночам, шла на кухню, где мыла потолок, ножки стола или чистила обувь мужа. Возможно, она была убийцей, но никто не посмел бы сказать, что она грязнуля.
Джексон Дэнмайр был готов отправиться в дорогу вместе со своими вентиляторами. На ранчо они закончили строить новый круглый загон, скот, нуждавшийся в клеймении, заклеймили, заготовка сена была невозможна — на выжженных солнцем полях заготовкой никто не занимался. Если в других местах еще можно было найти поля с белыми цветами, то здесь была только ядовитая пыль, носимая ветром, темный горизонт, отсутствие дождя и поднимающаяся снова песчаная буря или растущие облака-стаи кузнечиков. Но Айс говорил, что худшее еще впереди. Чтобы спасти фермеров, правительство покупало у них скот за наличные деньги.
Джексон бездельничал, наблюдая за косматоголовым Блиссом, склонившимся к ноге кобылы и изучающим копыто на предмет трещин.
— В прошлом году в Лингле я видел, как мормоны сожрали живьем дикую собаку, — сказал Джексон. — Приблизительно за десять минут.
— Господи, — сказал Блисс, который до четырнадцати лет ни разу не пробовал леденцы, а когда попробовал, то выплюнул, заявив, что в них слишком много вкуса. Ему нравились истории Джексона. Он частенько думал о том, что не против и сам как-нибудь попутешествовать вместе с Джексоном пару недель. — Тут понемногу начинает трескаться, — сказал он, указывая на копыто.