Первый снег выпал рано, тринадцатого августа, он лип к ногам, но быстро растаял. На следующей неделе Джо Эгри передал им, что пора спускаться — новая, более сильная гроза надвигалась с Тихого океана, — они упаковались и сошли с горы вместе с овцами. Камни катились из-под их ног, вторгшаяся с запада фиолетовая туча и металлический запах приближающегося снега подгоняли их. Гора забурлила с дьявольской силой, покрылась трепещущим светом, проходящим сквозь изорванные облака; ветер причесал траву и принес от сломанного дерева и расщелины в скале зверский вой. Когда они спускались со склона, Эннис чувствовал, что он медленно, но неудержимо, безвозвратно падал. Джо Эгри заплатил им, сказав всего пару слов. Он посмотрел на кружащее стадо с кислой миной, сказав: «Не все из этих овец поднимались с вами на гору». Число голов тоже было не тем, какое он ожидал. Эти пьяницы с ранчо никогда не делали свою работу хорошо.
— Ты приедешь на следующее лето? — спросил Джек Энниса на улице, одной ногой уже стоя в своем зеленом пикапе. Ветер налетал резкими, холодными порывами.
— Наверное, нет. — Пыль замела розовый куст, затуманила воздух мелким песком, и он прищурился из-за нее. — Я уже говорил, мы с Алмой собираемся пожениться в декабре. Попробую найти чего-нибудь на ранчо. А ты? — Он отвел взгляд от синяка на лице Джека, который появился оттого, что Эннис вчера заехал ему кулаком в челюсть.
— Если не подвернется чего получше. Думаю вернуться в дом бати, помочь ему зимой, а весной, может, поеду в Техас. Если меня не заберут в армию.
— Ну что же, увидимся, я думаю. — Ветер швырял пустой мешок для продуктов по улице, пока этот мешок не залетел под его грузовик.
— Верно, — сказал Джек, они пожали руки, похлопали друг друга по плечу, а потом между ними было расстояние в десять метров, и не оставалось ничего другого, как разъехаться в противоположных направлениях. Проехав километр, Эннис почувствовал себя так, как будто кто-то быстро вытягивает из него кишки, метр за метром. Он остановился на обочине и, под кружащим новым снегом, попробовал вызвать рвоту, но ничего не вышло. Кажется, ему было так плохо, как не было никогда, и прошло много времени, прежде чем это ощущение исчезло.
В декабре Эннис женился на Алме Бирс, и в середине января она забеременела. Он брался за разные недолгие работы на ранчо, затем устроился пастухом в старой усадьбе Вершина Элвуд к северу от Потерянной Хижины в округе Вашаки. Он все еще работал там в сентябре, когда появилась на свет Алма-младшая, как он назвал свою дочь, и их спальня наполнилась запахами старой крови, молока и детского дерьма, криком ребенка, сосанием груди и сонным храпением Алмы — все это убеждало в плодовитости и в продолжении жизни каждого, кто работал со скотом.
Когда Вершина Элвуд закрылась, они переехали в маленькую квартиру над прачечной в Ривертоне. Эннис стал работать в дорожной бригаде, это было для него терпимо, но по выходным он трудился на ранчо Рафтер-Б в обмен на то, что держал своих лошадей в другом месте. Родилась вторая девочка, и Алма захотела остаться в городе рядом с больницей, потому что у ребенка была астматическая одышка.
— Эннис, пожалуйста, давай не будем больше жить в этих проклятых безлюдных ранчо, — сказала она, сидя на его коленях и обнимая его своими веснушчатыми руками. — Найдем жилье в городе?
— Думаю, да, — сказал Эннис. Его рука проскользнула под рукав ее блузы и пощекотала шелковые волосы подмышкой, затем отпустила их, пальцы сдвинулись от ее ребер вверх к похожим на студень грудям, проплыли над круглым животом и коленями в мокрую впадину, по всей дороге к северному полюсу или к экватору, если вам так больше нравится, и так до тех пор, пока она не задрожала, и не стала сопротивляться его руке, тогда он перевернул ее и быстро сделал то, что она ненавидела. Они остались в маленькой квартире, которая нравилась ему тем, что оттуда можно было уехать в любой момент. На четвертое лето после Горбатой горы Эннис получил письмо до востребования от Джека Твиста, первый признак жизни за все это время.
Друг, это письмо сильно запоздало. Надеюсь, ты получишь его. Слышал, ты был в Ривертоне. Я приеду туда 24-го, думаю, остановлюсь и поставлю тебе пива. Напиши, если можешь, и скажи, живешь ли ты там.
Обратный адрес был в Чилдрессе, штат Техас. Конечно же, Эннис ответил ему, и дал адрес в Ривертоне. День был жарким, и утром было еще ясно, но к обеду с востока вторглись тучи, несущие немного удушливый воздух перед собой. Эннис надел свою лучшую рубашку, белую с широкими черными полосами. Он не знал, когда приедет Джек, так что взял отгул, слонялся туда-сюда, разглядывая пыльный уличный забор. Алма сказала, чтобы он сходил с другом поужинать в «Нож и вилку» вместо того, чтобы готовить дома, и что-то насчет того, какая на улице жара, и что неплохо бы им найти няньку для ребенка, но Эннис сказал, что, скорее всего, они с Джеком просто уйдут и напьются. Джек — не любитель ходить в рестораны, сказал он, вспоминая грязные ложки, воткнутые в консервные банки с холодными бобами, стоящие на бревне.
Ближе к ужину, когда грохотала гроза, подъехал тот же зеленый пикап, и он увидел, как Джек выходит из грузовика, надвигая на затылок побитую ковбойскую шляпу. Энниса пронзил горячий удар, он выскочил на лестницу, открывая закрытую перед ним дверь. Джек взлетел по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Они схватили друг друга за плечи, сжали в объятьях, не давая друг другу перевести дух, сказали, сукин сын, сукин сын, потом, также просто, как нужный ключ поворачивает штифты замка, их губы соединились, большой зуб Джека выдавил каплю крови, его шляпа упала на пол, щетина заскрежетала, слюна потекла рекой, дверь открылась, Алма на пару секунд взглянула на напряженные плечи Энниса и снова захлопнула дверь, а они все обнимались, прижимаясь друг к другу и грудью, и пахом, и бедрами, и ляжками, отдавливая друг другу ноги, пока они не разорвали объятия, чтобы вдохнуть, и Эннис, не слишком искушенный в нежных словах, назвал Джека так, как он обычно называл своих лошадей и дочерей, — мой малыш.
Дверь снова открылась на пару сантиметров, и в узкой полоске света стояла Алма. Что он мог сказать?
— Алма, это Джек Твист, Джек, моя жена Алма.
Его грудь поднималась и опускалась. Он мог чувствовать запах Джека — ужасно знакомый аромат сигарет, мускусного пота и легкой свежести, как запах травы, и все это в смеси со стремительным холодом горы.
— Алма, — сказал он, — мы с Джеком не видели друг друга четыре года. — Как будто это могло служить оправданием. К его радости, свет на лестнице был тусклым, но он не отвернулся от нее.