Меро схватился за ручку дверцы. Она была закрыта. Внутри, в свете лампочек на приборной панели, он видел ключи, поблескивающие в замке зажигания; он оставил их там, чтобы не глушить двигатель. Это было почти смешно. Он взял обеими руками большой камень и разбил стекло, затем просунул руку внутрь, в восхитительное тепло машины. Так, теперь захват человека-змеи, обвить руку вокруг руля и опустить вниз; если бы Меро не сохранил гибкость благодаря постоянным тренировкам, котлетам из орехов и свежим овощам, он сроду бы не дотянулся до ключей. Его пальцы дотронулись до ключей, а потом схватили их — ага, есть! Вот этим-то настоящие мужчины и отличаются от мальчишек, — сказал он вслух.
Меро посмотрел на пассажирскую дверцу Кнопка замка поднята. Да даже окажись она тоже заперта, зачем он так выворачивался, чтобы дотянуться до ключей, когда можно было просто поднять кнопку замка на водительской дверце? Ругаясь, он вытащил из машины резиновые коврики, разложил их на камнях и еще раз обошел, спотыкаясь, машину. У него кружилась голова, ужасно хотелось пить и есть, он открыл рот, чтобы туда попадал снег. Последние два дня Меро ничего не ел, если не считать подгоревшей яичницы. Сейчас бы он съел целую дюжину подгоревших яиц.
Снежная буря ревела в разбитом окне. Он включил заднюю передачу и медленно нажал на педаль газа. Машина качнулась и встала на твердую почву, и снова он выкручивал шею, ехал назад в ослепительном красном свете — шесть метров, девять, но колеса снова скользят и вертятся: слишком много снега. Он пятился по склону, который по дороге туда показался ровной поверхностью, а теперь стал безжалостно длинным холмом, усеянным камнями и засыпанным снегом. Следы его шин извивались, как змея. Меро заставил колеса прокрутиться еще метров шесть, после чего они задымились. Задние колеса свернули в сторону и провалились в канаву на полметра, двигатель заглох, всё было кончено. Он испытал едва ли не облегчение, достигнув наконец этой точки, где пальцы судьбы готовы были порвать ее нить. Он постарался не думать, что от ранчо Баннера его отделяют целых десять миль: возможно, оно и не так далеко, или дом перенесли поближе к дороге. А еще мимо может проехать грузовик. В скользящих ботинках, в косо застегнутом пальто, он надеялся найти среди этой снежной равнины сказочный Гранд-отель.
На главной дороге следы от колес его автомобиля были едва видны в жемчужно-абрикосовом свете взошедшей луны, мерцающей сквозь снежные тучи. Его размазанная тень обретала более резкие контуры всякий раз, когда стихал ветер. Тогда становился виден весь этот суровый край: скалы, возносящиеся к луне; снег, поднимающийся вверх над прериями, как пар; белая равнина, разорванная дырками в заборе; блестящая засохшая полынь и вдоль ручья — чернеющие в беспорядке ивы, сбившиеся в кучу, как мертвые волосы. На поле, рядом с дорогой, скот: пар от дыхания смешивается с лунным светом и напоминает те белые кружочки, что рисуют в комиксах возле рта говорящего.
Меро шел против ветра, ботинки у него были полны снега, и он чувствовал, что его сейчас разорвать не сложнее, чем человечка, вырезанного из бумаги. И вдруг он заметил, что одно животное из стада идет за ним. Меро пошел медленнее, и оно умерило шаг. Он остановился и повернулся. Оно тоже остановилось и, тяжело дыша, смотрело на него; полоска снега на спине, как льняная дорожка. Внезапно животное вскинуло голову, и в унылом зимнем свете Меро увидел, что снова ошибся: оказывается, красный глаз быка с ободранной шкурой следил за ним все это время.
Грязь под ногами
В день проведения родео в маленьком жарком городке где-то посреди Оклахомы Дайэмонд Фелтс сидел в металлическом загоне, очень далеко от той полоски земли в Вайоминге, которую он называл своим домом, на спине быка под номером восемьдесят два — пятнистой громадины породы «брахма» с обвислой кожей, — обозначенного в программке под кличкой Поцелуйчик. Духота предвещала непогоду. Дайэмонд сидел, свесив таз на одну сторону, уперев стопы в ограду загона, чтобы Поцелуйчик не укусил его за ногу и чтобы в случае, если бык начнет брыкаться, можно было быстро перескочить через ограду. Приближался момент выхода на арену, и Дайэмонд с силой похлопал себя по лицу, отчего на щеках розами выступил адреналин. Он глянул вниз на своих помощников, удерживающих быка, и сказал:
— Ну, пора.
Рито, с блестящей от пота шеей, зацепил металлическим крюком свободный конец веревки, предельно осторожно протянул ее под животом быка и туго затянул, взобравшись на стенку загона.
— Да, зверюга что надо, — сказал он. — Устроит тебе показательные.
Дайэмонд взял конец веревки и дважды обмотал ее вокруг ладони, пропустив между средним и указательным пальцами, а сверху натянул натертую канифолью перчатку. Излишек веревки он разложил на спине быка и свернул петлями, но что-то ему показалось не так — веревка ерзала вокруг руки. Он размотал ее, снял перчатку и начал все сначала, на этот раз затягивая чуть туже, а тем временем закончил выступление очередной ковбой, и на арену выскочил клоун[2] с розовой хлопушкой. Разноцветный блестящий залп заглушило глухое ворчание грома, предвестника надвигающейся из Техаса южной грозы.
Вечерние представления несли в себе свой жаркий заряд: блеск, шум, парад длинноногих девушек-ковбоев в кожаных штанах с блестящей бахромой, прожектор, слепящий участников соревнования и возбужденных зрителей. Сегодняшний вечер уже близился к концу, шла последняя часть программы — бул-райдинг[3], и следующая очередь — Дайэмонда. Бык под ним задышал, задвигался беспокойно. Чья-то крепкая рука опустилась ему на правое плечо, придержала его, не давая упасть. Дайэмонд и сам не знал почему, но этот анонимный жест придал ему уверенности, заглушил постоянную тревогу. Как часто бывает на родео, именно в этот момент ему и нужна была подобная мелочь — стимул, на крыльях которого он пронесется через краткое выступление.
В первом кругу Дайэмонду достался известный ему бык, и он сумел заставить животное здорово брыкаться. Уже несколько недель дела его шли неважно, он был напряжен, как натянутый провод, но сегодня удача стала понемногу возвращаться. Ковбой буквально слетел с быка, чем заслужил всплеск аплодисментов, быстро, впрочем, угасший; зрители не хуже него самого знали, что даже если бы он вспыхнул огнем или запел оперную арию, после свистка это уже не имело никакого значения.
И в следующих кругах Дайэмонд вытягивал нормальных быков, получая оценку в районе семидесяти баллов; он удержался на могучем быке, который пытался сбросить его. А потом жребий подарил ему Поцелуйчика — заросшего волосами, соленого, размером с угольную вагонетку. На таком придется выдать все, на что ты способен, а в остальном положиться на везение. И если тебе повезет, то ты — богач.
Над закрытой ареной грохотал оживленный голос ведущего, усиленный динамиками:
— Да, друзья, эту великую землю создали и прославили не Конституция и не Билль о правах. Она — творение Бога, это он сотворил горы и равнины, и вечерний закат, и поселил здесь нас, и позволил нам любоваться всей этой красотой. Аминь, и да здравствует Америка! И прямо сейчас мы с вами поприветствуем ковбоя из Редследа, штат Вайоминг, двадцатитрехлетнего Дайэмонда Фелтса, который в эту минуту, наверное, гадает, увидит ли он еще хоть раз этот прекрасный пейзаж. Друзья, Дайэмонд Фелтс весит сто тридцать фунтов. Поцелуйчик весит две тысячи десять фунтов. Это очень, ну очень большой бык, который в прошлом году занял первую строчку в рейтинге. Только один человек удержался у него на спине все восемь секунд, и это был не кто иной, как Марти Кейзболт на Кубке Рено. Да уж, будьте уверены, все деньги тогда достались ему. Повезет ли сегодняшнему ковбою? Друзья, мы узнаем это буквально через минуту, как только наш участник будет готов выехать на арену. Слышите, как припустил дождь, друзья? Хорошо, что это закрытый стадион, а не то было бы тут грязи по колено.
Дайэмонд оглянулся на помощника, подтянул веревку, кивнул, резко дернув головой вверх и вниз.
2
Клоун, или бул-файтер (от
3
Бул-райдинг (от