– Ну вот и пошел клев-то, – сказал он, насаживая червя на крючок.
– Где там поглубже? – спросил Горбовский, приготовив донку и подойдя к самой кромке воды.
Ему показали, где глубже, и он, по-молодецки замахнувшись, лихо забросил грузик почти на середину речки – только леска засвистела от трения с воздухом. Затем Горбовский установил донку на берегу, соорудив держатель из раздвоенной коряги, и ощутил, что вот сейчас ему – действительно спокойно и в уме, и в сердце. Он глянул на наручные часы и предложил все же позавтракать.
– Вот сейчас отвлечемся – и заклюет, – уверенно сказал Гордеев, распаковывая галеты.
– Значит, надо немедленно отвлечься.
Горбовский извлекал из рюкзака покупные закуски, в то время как два его товарища – преимущественно домашнюю снедь, приготовленную руками сварливых, но любимых женушек. То были бутерброды в ассортименте, гренки с чесноком, домашние сухари, зелень, румяная жареная картошка. Все угощали друг друга, выкладывая еду на импровизированный столик, крытый грубой покоцанной клеенкой возрастом не менее двадцати лет.
– Лев Семенович, как ты думаешь, Пшежень не обидится, что мы его не позвали?
– Пожалуй, ему сейчас не до рыбалки.
Три товарища удобно разлеглись на траве, с удовольствием вытянув ноги, затекшие от долгого сидения.
– А что, снова ревматизм?
– Если бы, – сказал Горбовский. – Начальство.
– Лев Семенович, пока суд да дело, расскажи-ка нам, как совещание прошло.
– Нечего рассказывать, – нахмурился Горбовский, испытав, однако, странное желание поделиться с друзьями несправедливостью, – идиоты, вот и вся беда.
Сейчас он был не так зол, как на совещании – природа успокаивающе действовала на него и приглушала возмущение в зародыше. Не хотелось даже начинать злиться, когда вокруг такая красота и тишина.
– И что там за комиссия, я слышал?..
Горбовскому пришлось рассказать, как он был категорически против, но его не послушали и назначили (без его же ведома!) председателем комиссии по отбору студентов на практику в лабораторию, о чем он сам узнал позже, ибо в знак протеста покинул совещание.
– И сколько раз ты успел назвать Бориса Иваныча добрым словом? – усмехнулся Гаев.
– Это неважно. К тому же я этого не считаю, – ответил Горбовский раздраженно. – Дело в том, что они действительно не понимают и не хотят понять, насколько это опасно – неопытные студенты в лаборатории вирусологии. Ведь я у них преподаю, и… поверьте, – заверил он с каким-то затаенным злорадством, – я знаю их как облупленных. Даже самые лучшие из них недостойны сделать и шагу в НИИ.
– Экий ты строгий, Лев Семенович. Да с ними и нельзя по-другому. А что говорит наш уважаемый Юрек Андреевич?
– А что может он сказать? Слушайся, говорит, начальство. Не гневайся, говорит. Остынь.
– И что ты, послушаешься будто?
– Послушаюсь. Но отыграюсь я на них со всем зверством, на какое способен. Ни один не пройдет эту бессмысленную проверку.
– Думаешь, студенты рискнут идти на комиссию, узнав, что ей заправляешь ты? Они не настолько глупы. И слишком молоды, чтобы умирать.
– Зато наглости у них хватало всегда, – заметил Горбовский. – Беспредел, в котором мне предстоит поучаствовать, обернется в мою пользу. Эта комиссия – пустая трата времени, я все равно всех завалю, а директору даже этого непонятно. Этот набитый дурак не признает, что я прав, пока весь город не сдохнет от эпидемии, виной которой будет какой-нибудь Петя Иванов с дырявыми руками и пустой головой.
– Клюет! – подпрыгнул Гаев и ринулся к своей удочке, споткнувшись.
Пока он боролся с рыбиной, не желающей выбираться на отмель, Гордеев мечтательно закинул голову и произнес:
– А с другой стороны, Лев Семенович, было бы неплохо взять в помощники пару молоденьких студенточек…
«Началось», – подумал Горбовский, но промолчал, угрюмо пережевывая гренок и наблюдая за своим поплавком. Гаев вытащил карася, с крупной матовой чешуей, почти в локоть длиной, похвастался с глупой улыбкой и опустил рыбину в водак.
– Слышишь, Гай? Я говорю, было бы неплохо разбавить наш сугубо мужской рабочий коллектив девушками-практикантками. Как думаешь?
– О-о, да, разумеется! Что может быть лучше молодых девушек в личном подчинении?
– И не говори. Я бы их так напрактиковал – на всю жизнь бы запомнили, – сладко улыбался Гордеев.
– Женатые мужики, – сказал Горбовский с чувством. – Никак не нагуляетесь.
– Ой, не начинай, Лев Семенович! Я в самом расцвете лет, любой бы на моем месте рассуждал аналогично.
– Что с того, что я женат? – подхватил Гордеев. – Борщ борщом, а мяска хочется всегда.