— Одним словом, в мире это единственное место, где меньше всего шансов повстречать его. Поэтому я здесь.
— И я тоже.
— И еще я хочу напомнить о себе господину Гонзаго.
— Да уж, он кое-что нам задолжал.
— Сальданья и Фаэнца окажут нам протекцию.
— И мы станем важными господами, как они.
— Раны Христовы! Из нас с тобой получатся неплохие щеголи, дорогуша!
Гасконец крутанулся на каблуке, а нормандец весьма серьезно заметил:
— Мне идут роскошные наряды.
— Когда я пришел к Фаэнце, — сообщил Плюмаж, — мне объявили: «Господин шевалье отсутствуют». Отсутствуют! — повторил он, пожав плечами. — Господин шевалье! А я ведь помню те времена, когда он юлил передо мною.
— Когда я явился в дом к Сальданье, — подхватил Галунье, — здоровенный лакей презрительно смерил меня взглядом и процедил: «Господин барон не принимает».
— Эх, — крякнул Плюмаж, — когда у нас тоже появятся верзилы-лакеи, мой, черт побери, будет груб, как подручный палача.
— Ах, — вздохнул Галунье, — мне хотя бы домоправительницу!
— Все у нас будет, дорогуша, прах меня побери! Если я верно понимаю, ты еще не встречался с господином де Перолем?
— Нет, я хочу обратиться прямо к принцу.
— Говорят, у него теперь миллионы.
— Миллиарды! Ведь этот дворец называют Золотым домом. Я не гордый и готов стать, если нужно, финансистом.
— Ты что! Финансистом?
Этот вопль возмущения невольно вырвался из благородного сердца Плюмажа-младшего. Но он тут же спохватился и добавил:
— Да, это ужасное падение. Но если это правда, мой голубок, что тут делают состояния…
— Ты еще сомневаешься! — с энтузиазмом вскричал Галунье. — Неужто ты ничего не знаешь?
— Я много чего слышал, да только не верю в чудеса.
— Придется поверить. Тут сплошные чудеса. Тебе не доводилось слышать про горбуна с улицы Кенкампуа?
— Это о том, который предоставлял свой горб индоссантам[38] акций?
— Не предоставлял, а сдавал внаем в течение двух лет и, говорят, заработал на этом полтора миллиона ливров.
— Не может быть! — воскликнул гасконец и расхохотался.
— Напротив, может, и даже очень, потому что теперь он женится на графине.
— Полтора миллиона! — повторил Плюмаж. — И заработал горбом! Силы небесные!
— Ах, дружище, — порывисто произнес Галунье, — мы потеряли на чужбине лучшие годы и все же вовремя прибыли сюда. Здесь, представь себе, нужно только нагнуться, чтобы поднять. Это просто какой-то чудесный лов рыбы. Завтра луидоры пойдут по шесть су. По пути сюда я видел, как мальчишки играли в бушон[39] серебряными экю в шесть ливров.
Плюмаж облизал губы.
— А сколько может стоить, — поинтересовался он, — в эти благословенные времена удар шпагой, нанесенный точно, умело и по всем правилам искусства?
Плюмаж выпятил грудь, громко притопнул правой ногой и сделал глубокий выпад. Галунье скосил глаз.
— Тише! — сказал он. — Не шуми. Люди идут. — И, склонившись к уху Плюмажа, прошептал: — Думаю, что и сейчас недешево. Надеюсь не позже чем через час узнать цену из уст самого господина Гонзаго.
III
Торги
Зала, где мирно беседовали нормандец и гасконец с примесью провансальца, находилась в центре главного здания. Ее окна, затянутые тяжелыми фламандскими гобеленами, выходили на узенькую полоску травы, огражденную трельяжем, которая отныне получила пышное название «личный сад госпожи принцессы». В отличие от других помещений первого и второго этажа, уже наводненных рабочими, здесь пока еще ничто не подверглось переделке.
То была парадная гостиная княжеского дворца, обставленная богатой, но строгой мебелью. Гостиная, которой пользовались только для празднеств и представлений, о чем свидетельствовало находящееся напротив гигантского камина черного мрамора возвышение, застеленное турецким ковром; из-за этого возвышения зала приобретала совершенно судебный вид.
И действительно, здесь в те времена, когда знать решала судьбы королевства, не раз собирались представители прославленных домов — Лотарингского, Шеврёз, Жуайёз, Омаль, Эльбёф, Невер, Меркёр, Майеннского, Гизов. И только полным смятением, царящим во дворце Гонзаго, можно объяснить то, что наши два храбреца сумели пройти сюда. И надо сказать, тут они оказались в самом тихом и спокойном месте.
До завтрашнего дня зала эта должна была оставаться нетронутой. Сегодня тут состоится торжественный семейный совет, и только завтра она будет отдана на растерзание плотникам, которые выстроят в ней клетушки.
38