— Никаких «но»!
— Монсеньор, мы все сплотимся вокруг вас! — веско заявил Ориоль.
— Монсеньор, — вставил Таранн, финансист шпаги[43], — умеет помнить о тех, кто ему служит!
Намек не должен быть слишком хитроумным, но этот был чересчур прямым. Каждый из присутствующих принял равнодушный и независимый вид, дабы его не заподозрили в корыстности. Шаверни послал Гонзаго торжествующую, насмешливую улыбку. Тот погрозил ему пальцем, словно шаловливому ребенку. Гнев его прошел.
— Я чрезвычайно ценю преданность Таранна, — произнес он с ноткой презрения в голосе. — Таранн, друг мой, вы получаете податные откупы в Эперне.
— О, монсеньор! — выдохнул откупщик.
— Не нужно благодарностей, — остановил его Гонзаго. — Монтобер, откройте, пожалуйста, окно, мне что-то нехорошо.
Все бросились к окнам. Гонзаго страшно побледнел, на лбу у него выступил пот. Он смочил платок в бокале с водой, который ему подал Жиронн, и приложил ко лбу.
Шаверни, исполненный неподдельного беспокойства, подошел к нему.
— Пустяки, — успокоил его принц. — Простое утомление. Я почти не спал ночь и должен был присутствовать на утреннем приеме у короля.
— Да на кой черт вам, кузен, так надрываться? — воскликнул Шаверни. — Что может вам дать король? Я даже сказал бы, что может вам еще дать всемогущий Господь?
Что касается всемогущего Господа, Гонзаго тут не в чем было упрекнуть. Если он рано вставал, то вовсе не ради утренних молитв. Принц пожал руку Шаверни. Мы можем совершенно точно сказать, что он с радостью заплатил бы Шаверни за вопрос, который тот задал ему сейчас, любую цену.
— Неблагодарный! — укоризненно произнес Гонзаго. — Разве я для себя стараюсь?
Приближенные Гонзаго дошли уже до такой степени, что готовы были броситься на колени перед ним. Шаверни промолчал.
— Ах, господа, что за очаровательное дитя наш юный король! — промолвил Гонзаго. — Он знает ваши имена и всегда интересуется, как дела у моих милых друзей.
— Невероятно! — прошелестело среди присутствующих.
— Когда его высочество регент, который был в спальне вместе с принцессой Палатинской[44], раздвинул занавеси полога и юный Людовик открыл глаза, еще затуманенные сном, нам показалось, что взошла заря.
— Розовоперстая заря! — бросил неисправимый Шаверни.
Почему-то ни у кого не появилось желания приструнить его.
— Наш юный король, — продолжал Гонзаго, — протянул руку его королевскому высочеству, а потом, заметив меня, молвил: «А, принц! Доброе утро! Недавно вечером я видел вас на Аллее Королевы в окружении вашего двора. Вам придется отдать мне господина де Жиронна, он великолепный наездник».
Жиронн прижал руку к сердцу. Остальные поджали губы.
— «Мне очень нравится также господин де Носе, — продолжал пересказывать собственные слова его королевского величества Гонзаго. — И господин де Сальданья тоже. В бою он, наверно, непобедим».
— О нем-то зачем? — шепнул на ухо Гонзаго Шаверни. — Его же здесь нет.
И правда, со вчерашнего вечера никто не видел ни барона Сальданью, ни шевалье Фаэнцу. Не обращая внимания на замечание, Гонзаго продолжал:
— Его величество говорил со мной о вас, Монтобер, о вас, Шуази, и о других тоже.
— А его величество, — вновь не выдержал маленький маркиз, — соблаговолил отметить изящные и благородные манеры господина де Пероля?
— Его величество, — сухо ответил Гонзаго, — не забыл никого, кроме вас.
— Так мне и надо! — промолвил Шаверни. — Это для меня наука!
— При дворе уже знают о вашем предприятии с рудниками, Альбре, — не останавливался Гонзаго. — «А знаете, про вашего Ориоля, — сказал мне, смеясь, король, — мне говорили, что скоро он станет богаче меня».
— Какой ум! Какой государь будет у нас!
Всех обуял восторг.
— Но все отнюдь не кончилось словами, — с приятной и лукавой улыбкой промолвил Гонзаго. — Объявляю вам, друг Альбре, что вам будет подписана концессия.
— И это, разумеется, вашими стараниями, принц! — воскликнул Альбре.
— Ориоль, — повернулся Гонзаго к толстяку, — вы возводитесь в дворянское достоинство и можете повидаться с д’Озье насчет вашего герба.
Кругленький откупщик так раздулся от гордости, что казалось, вот-вот лопнет.
— Ориоль, — обратился к нему Шаверни, — ты до сих пор был в родстве со всей улицей Сен-Дени, а теперь стал родичем короля. Кстати, вот тебе герб: на золотом фоне три лазурных чулка, два и один, а над ним пылающий ночной колпак, и девиз: «Utile dulce»[45].
43
В дореволюционной Франции было так называемое дворянство шпаги, то есть родовое, и дворянство мантии, в основном представители судейского сословия, получившие за заслуги либо купившие дворянство. «Финансист шпаги» — иронический термин, говорящий о том, что дворянин Таранн занимался финансовыми спекуляциями.
44
Титул, который носила при французском дворе Шарлотта Елизавета Баварская (1652–1722), вторая жена брата Людовика XIV герцога Орлеанского, мать регента. Палатинат — Пфальц в Германии.