Оказалось, что баба Настя выходила ночью «воздуху глотнуть», а когда зашла обратно, закрыла за собой дверь. Она ведь не знала, что Оленька тоже вышла. И увидела её совершенно случайно.
Бабе Насте она не верила.
Тишка снова пропал.
Оленька сообразила вдруг, что отвезти её в город может Генка. Накинув куртку и сапоги, она бросилась вдогонку за уходящей вихляющей походкой Любкой и догнала её у самого крайнего дома.
Та резко остановилась и обернулась. Увидев Оленьку, она повернула голову немного набок и, изучая её немигающими с белёсыми ресницами глазами, в полуулыбке приоткрыла рот. На вид ей было лет 30, но в волосах пробивалась седина, и двух передних зубов не хватало.
– Чё надо?
– Скажите, пожалуйста, а дядя Гена мог бы меня в город отвезти? Я заплачу. Сколько скажете.
– А дядя Гена уже в городе, к концу недели вернётся.
– Как в городе? Что же он мне ничего не сказал?
– Ты таможня, что ли?
– Почему таможня? А может кто-нибудь ещё меня в город отвезти?
Любка взмахнула рукой.
– Да кто угодно! Вон там – старик-Дрыгун, у него конь есть, он его под подушкой прячет. Он тебя и подвезёт. А лучше поди-ка ты к сёстрам Пепелушкиным, они тебе из паутины ковёр-самолёт сплетут и узелок дадут на дорожку с сухарями, жуками погрызенными.
Оленька отшатнулась.
Любка расхохоталась.
– К Воронцовым, значит, приехала?
– Да. К Кате.
– Ты вот что, девочка, – зашептала Любка, – пока Генка не вернётся, из дома носа не суй. Здесь тебе не курорт.
– А кто в том доме, что рядом с нами, живёт? – вырвалось вдруг у Оленьки.
– Кто живёт, тот не жилец.
– Это как?
– Жопой об косяк. Домой беги, бошку отморозишь, менингит схватишь. Я тебя лечить не буду-у-у-у!!! – завывая, помотала головой Любка, развернулась и взялась за дверцу единственного нового во всей деревне дома.
Оленька постояла и тоже побрела в избу.
С порога отчитала её бабушка Настя:
– Нечего по деревне шляться.
– Я с Любой разговаривала, с женой дяди Гены, – оправдывалась Оленька.
– Ишь ты! С женой! И чего она тебе наговорила?
– Ничего.
– То-то и оно, что ничего. Она же дурочка, у ней с головой не всё в порядке.
– Отчего это?
– Да кто ж его знает. Вся семья у них такая. И не жена она вовсе. Так. Приблудная. Жена-то от него пять лет назад в город сбежала. Скушно ей стало. Сыновья выросли-разъехались. Генка-то погоревал-погоревал, поехал в соседнюю деревню и Любку привёз оттуда, с четырьмя детишками сразу. Он ведь раньше толковый мужик был, непьющий почти. А с этой зачудил: то ночью пойдут на озеро купаться, то голышом в снег падают. Она-то сама по себе такая, а ему по трезвости никак, пред людьми стыдно, вот и начал поддавать, чтоб расслабиться.
В городе ведь начальником лесоучастка был, а теперь что? Уволили, конечно. Хорошо хоть на хлеб хватает. Он, почитай, один мужик в деревне, да и руки у него золотые, и транспорт в наличии.
– А разве плохо это – на озеро ночью ходить?
Баба Настя посмотрела на Оленьку так, будто та совсем уж неразумным существом была.
– Так ведь не в лесу живём. Люди-то что скажут?
«Так ведь в лесу! – хотела крикнуть ей Оленька. – А люди-то какие? Где люди-то?»
Но она только спросила:
– Вы, баба Настя, почему так? Я ведь вам ничего плохого не сделала!
Баба Настя с шумом вздохнула:
– Плохо мне, девка, совсем плохо. А как тебя вижу, всё о Катьке думаю. Того глядишь, помру. Встанешь утром, а я уж мёртвая. Что вы тогда с дедом делать будете?
Оленька отвернулась и, сдерживая наплывающие на глаза слёзы, вышла из избы.
Несколько раз ходила Оленька к Набатовой будке, но телефон отказывался даже набирать номер, выдавая, что «абонент в сети не зарегистрирован».
Она хотела было позвонить маме, но решила, что не станет её расстраивать. Поняла бы мама сразу по Оленькиному голосу, что не всё у её любимой доченьки хорошо.
Дед целыми днями слушал «Маяк», и Оленьке уже тошно было от казавшегося ей одним и тем же ровного голоса, звучавшего словно из прошлого столетия.
Всё здесь против неё. Чужая она здесь. Она нашла какую-то игру в телефоне и играла в неё до назначенного Катей срока.
Сеанс связи у собачьей будки прошёл впустую.
«Неполадки с подстанцией», – авторитетно заявил дед.
Снег почти стаял, выглянуло скупое солнышко.
Подняв над собой телефон, шла Оленька по деревне. Две стареньких, державшихся друг за дружку старушки встретились ей. Она поздоровалась с ними на всякий случай, но они, будто увидев привидение, шарахнулись от неё в сторону. Древний дедок сидел на скамейке. «Дрыгун» – вспомнилось Оленьке. Он громко сморкнулся и, увидев её на дороге, помахал ей сопливым платком.