Связь и здесь не ловила, и Оленька решила вернуться.
Дом-гриб смотрел на неё заколоченными окнами. Теперь, при свете дня, он не казался ей таким уж страшным. Лёгкий аромат сладковатой травы манил её. Там, в этом странном заброшенном доме, было что-то прекрасное. То, чего никогда не доводилось знать Оленьке. Кто-то ждал её там. Ей вздумалось заглянуть в окно. Вблизи оно оказалось не таким уж низким. Оленька подпрыгнула, но ничего не увидела. Огляделась вокруг, подняла короткую, в три ступеньки, будто специально оставленную кем-то лестницу и, прислонив её к стене, взобравшись на неё, опёрлась лбом о шершавую доску, перекрывающую оконное стекло.
Комнатка была крохотной и тёмной.
На краешке низкой кровати вполоборота к Оленьке сидела баба Настя, в левой её руке горела свеча, голова её чуть раскачивалась, губы шевелились. Оленька подумала, что она читает молитву.
Баба Настя замерла, подняла свечу и пошла к окну.
Оленька вскрикнула и, не удержавшись, свалилась в сугроб мягкого когда-то снега. Щёку обожгло. Она быстро встала и снова увидела бабушку Настю. Прислонившись к стеклу, со свечой в руках она с укоризной смотрела на Оленьку. Оленька отвернулась, отряхнулась и с гордым видом пошла в дом.
Она решительно выложила всё что видела, дедушке Лёне. Дед разозлился. Во время ужина он нарочито громко спросил у бабы Насти:
– Вот, Оля говорит, ходит кто-то в соседний дом! Печку топит.
Баба Настя вздохнула:
– Оле нашей в партизанах не бывать.
Оленька поняла, что опять сделала что-то не то.
Дед Лёня оказался хорошим мужиком, добрым, не то что баба Настя. Рассказывал ей разные истории, и, пока баба Настя возилась по хозяйству, вместе с дедом они разгадывали кроссворды. Осмелившись, она спросила его:
– Почему баба Настя так меня ненавидит?
Он с удивлением посмотрел на неё:
– Что ты? Какая тут ненависть? Ноги у неё болят. А лекарства не помогают. Да Катька-шельма ещё учудила, на нерву попала. Записку, вишь, отправила! Знаешь, сколько у ней записюлек таких? А всё одно – любимая внучка. Да и помощь от Катьки какая! Она уж все дела б переделала… если бы ума у вас, молодёжи, поболе было.
В доме без Кати пахло старостью. Засыпая, подумалось Оленьке, что проснётся она завтра древней старухой и поймёт, что Катя так и не приехала, бабка с дедом давно померли, и во всей деревне только и остался доживающий свой век Генка. Приснилось ей, что огромная голова его со срезанной шеей стоит посредине стола. Глаза его были прикрыты, а рот выпускал из сомкнутых слюнявых губ: тпру… тпру… От него шёл жар.
Глава 9
Сквозь сон слышала Оленька, как ругал бабу Настю дед. Ей даже показалось, что назвал он её ведьмой.
Ближе к утру проснулась Оленька от холода.
Долго не хотела вылезать из-под одеяла, прислушиваясь к привычному храпу деда, потом встала и, натянув джинсы и тёплый пушистый свитер, зевая, прошла в залу.
Дед спал. Через щёлки приоткрытых век виднелись белки глаз.
Из подпола подуло. Опустив голову, увидела Оленька бабу Настю. В длинной ночной сорочке со спутавшимися седыми волосами, сжавшись в комок и подтянув к себе ноги, словно младенец в животе у матери, лежала она на полу перед стоявшей на полочке в углу иконой.
Лицо её было бледным, глаза закрыты, рот слегка приоткрыт.
Оленька глянула ещё раз на деда, развернулась и пошла в свою комнатку. Джинсы сняла, а свитер не стала, так и забралась в нём с головой под одеяло. Согрелась и заснула.
А утром снова стало тепло. Проснувшись и отогнав от себя ночной морок, Оленька на цыпочках пробралась в залу.
Деда в ней не оказалось. На низком диванчике, том самом, на котором в первый день заснула Оленька, на спине в белой длинной сорочке, голыми потрескавшимися ступнями вперёд, без одеяла лежала баба Настя. Руки её были сложены на груди крест-накрест, глаза закрыты. Лицо её показалось Оленьке восковым. Оленька вскрикнула, коленки её ослабли, и она упала на вязаный половичок.
Очнулась Оленька от того, что кто-то просунув руки ей подмышки, тянул её вверх.
– Вы чего, сговорились все сёдня? Бабка вон чуть не померла, Генку с врачихой из города вызывать пришлось, и ты туда же! Тебе-то что неймётся?
Оленька подняла на деда счастливые свои глаза. Повернулась и посмотрела на бабу Настю. Большая грудь её поднималась и опускалась. Она спала.
Завтракали вдвоём. Перед дедом – и когда всё появилось – в глубокой миске стоял суп. Слева – налитая до половины рюмка водки, справа – на белой салфетке ложка и ломоть белого хлеба.