1. Убыточность компании (РАК) и невозможность правительственной поддержки ввиду тяжелого финансового положения страны.
2. Невозможность обеспечения защиты колоний в случае войны от неприятельского флота, а в мирное время — от мародеров и иностранных судов, ведущих хищнический рыбный промысел.
3. Ослабление значения колоний в Америке в связи с утверждением России в Приамурье и Приморье.
4. Стремление избежать столкновений с США из-за колоний и продажей их укрепить дружественные отношения между Россией и США»[177].
Из процитированной выше записки становится очевидным, насколько глубоко российский министр иностранных дел видел причины трудностей государства. Многое из того, что прежде, казалось, составляло его силу и обеспечивало преимущества, в реальных исторических условиях делало его весьма незащищенным. «Ввиду протяженности и очертаний своих границ Россия нигде не смогла бы располагать достаточными силами, когда стремилась бы их иметь повсюду, но сама указала бы уязвимые для неприятеля участки, попытавшись сосредоточить их в одном месте», — писал Горчаков. «Сырая, непереваренная масса, Россия слишком тяжеловесна, чтобы легко отзываться на каждое проявление политического инстинкта»[178], — вторил ему Бисмарк, наблюдавший в ту пору российскую реальность изнутри. Проявлением одного из таких инстинктов была тенденция к расширению границ империи вне конкретной связи с решением задач освоения и управляемости новых владений. Мыслящим политикам прежних времен с трудом удавалось противостоять династической традиции, довлевшей над домом Романовых, когда каждый приходящий к власти престолонаследник хотел украсить свое царствование новыми завоеваниями. Горчаков видел другую цель государственной политики: «Достижение такого положения, при котором дух благоразумия и примирения» пропитал бы все слои российского общества. Главная мысль всего документа заключена в двух лаконичных фразах: «Во-первых, оградить Россию от участия во всякого рода внешних осложнениях, которые могли бы частично отвлечь ее силы от собственного внутреннего развития; во-вторых, приложить все усилия к тому, чтобы в это время в Европе не имели места территориальные изменения, изменения равновесия сил или влияния, которые нанесли бы большой ущерб нашим интересам или нашему политическому положению».
Несколько иначе эта мысль формулируется и в другом докладе императору: «Устранить все, что могло бы нарушить работу в области реформы и преобразования; это является главнейшей задачей страны.
Препятствовать, поскольку это зависит от нас и не противоречит нашей основной задаче, чтобы в это время равновесие не было нарушено в ущерб нам»[179].
Опасность «большой крови», непредсказуемых последствий в случае ввязывания России в военные конфликты становилась едва ли не последним аргументом в дискуссиях Горчакова с противостоящей стороной, в том числе и с самим Александром II. По мнению министра, масштаб и сложность внутригосударственных проблем предопределяют и характер внешней политики императорского Министерства иностранных дел.
Добиться успеха в решении этих весьма сложных, противоречащих друг другу задач было не просто. Если оградить Россию от участия во «всякого рода внешних осложнениях» с трудом, но удавалось, то оказывать результативное воздействие на имевший место передел сфер влияния, на изменения в соотношении сил не всегда представлялось возможным.
В резюме Горчаков писал: «В какой области ни возьмись мы строить предположения, будь то Европа или Восток, мы приходим к одному выводу — для своей безопасности, равно и ради своего могущества на внешней арене, и в интересах народов, заботу о которых возложило на нас Провидение, а также в интересах мира и общего равновесия, наипервейший долг России есть завершение внутренних преобразований, от чего зависит будущее России и всех славянских народов.