Выстроить в ту эпоху достойную карьеру без влиятельной поддержки было немыслимо. Кумовство считалось нормой, и каждый дворянский род, в силу сложившихся традиций, старался использовать свои связи и возможности. Одно дело, правда, когда это касалось отпрысков типа фонвизинского недоросля, другое — таких, как Горчаков. «Пристроить» кого-то по тем временам, как и теперь, еще не означало гарантировать удачное течение карьеры.
У Горчакова, как и у других его сверстников, имелись весьма влиятельные ходатаи и покровители, причем, в отличие от многих других, они были совершенно уверены в деловых качествах своего протеже, не сомневаясь в том, что он сумеет подтвердить свои способности. Родственная близость семейства Пещурова к Каподистрии, который был тогда одним из главноуправляющих Министерства иностранных дел, позволила Горчакову изначально быть на виду. Заявить о себе в столь сложном организме, каким уже к тому времени являлось внешнеполитическое ведомство, было не просто, а строптивый «Рюрикович», необычайно одаренный, видный, не заискивавший перед начальством, казался на голову выше всех сослуживцев. Его перспективы угадывались уже тогда. Понимали это все, в том числе и сам Горчаков: «19-ти лет, в чине титулярного советника, начал я свою карьеру служебную под покровительством и руководством знаменитого впоследствии президента греческой республики, графа Каподистрия. Но этого покровительства было достаточно, чтобы вызвать ко мне нерасположение Нессельроде, который был смертельным врагом Каподистрия. Неприязнь эта рано отразилась и на мне.
Однажды дядя мой, князь Андрей Иванович Горчаков, человек весьма храбрый, богатый, но весьма и весьма недальний, приезжает к Нессельроде, управлявшему тогда Министерством иностранных дел, с ходатайством о производстве меня в камер-юнкеры.
— Как! его, вашего племянника, Александра Горчакова? Да ни за что! — воскликнул Нессельроде. — Посмотрите, он уже теперь метит на мое место!
И отказал наотрез. Тогда князь Андрей Иванович Горчаков тут же и тогда же попросил о той же милости для другого своего племянника, Хвостова, и Нессельроде тотчас согласился».[29]
В Министерстве иностранных дел на тот момент было двоевластие: часть департаментов подчинялась Нессельроде, другая — Каподистрии. Такое положение длилось не долго — управление в конечном счете целиком перешло к Нессельроде. Сохранились разноречивые отзывы и суждения о том, как складывались отношения двух высокопоставленных дипломатов. На каком-то этапе они, как утверждают некоторые, работали слаженно. Но это, вероятнее всего, миф. Когда Каподистрия вынужден был подать в отставку, его единомышленники и ученики остались без всякого попечения.
На стороне Нессельроде решающими были не одни только его деловые качества — главную роль сыграла тонкая политическая интрига, разыгранная австрийским императорским двором и его канцлером Меттернихом, который в 1821 году написал буквально следующее: «В России во всей заграничной русской дипломатии есть две партии, открыто обозначающие себя именами Меттерниха и Каподистрии. Это мне не особенно лестно. Обе партии ненавидят друг друга и противоположны одна другой, как правая и левая во Франции»[30].