– С какой стати, хотелось бы мне узнать? Разве вы меня плохо знаете? Уж не полагаете ли вы, что его доверие ко мне чрезмерно?
– Нет. Просто мне не нравится, что вы путешествуете в Европу без мужа. Мое отношение не является для вас тайной. Вы слишком молоды…
– В двадцать два года? Послушать вас, так женщине вообще запрещено пускаться в путешествие, пока ей не исполнится пятьдесят…
– … Особенно когда она слишком красива! Вы понятия не имеете, что такое мужчины тех стран, которые вы вознамерились посетить. Вот увидите, они станут липнуть к вам, как мухи к горшку с медом.
– Замечательная перспектива! – со смехом отозвалась Александра. – Дядя Стенли, прекратили бы вы свои терзания раз и навсегда! Вы забываете, что мне уже доводилось встречаться с чужестранцами. Сперва в Китае, где я побывала с родителями, а потом – в нью-йоркском свете. Они не внушают мне страха.
– Знаю, вам ничто не внушает страха, но некоторые из них – такие соблазнители…
– Против меня они бессильны! – серьезно ответила она. – Я люблю своего мужа, к тому же я – американка.
Даже уроженцу Филадельфии такой ответ показался слишком выспренним. Мистер Форбс приподнял бровь и вынул изо рта сигару, чтобы, с восхищением взглянув на дочь своего брата, заявить:
– Значит, это – свидетельство непоколебимой добродетели?
– С моей точки зрения – да. Особенно для дочерей благородных семейств. Наши отличительные качества – верность, правдивость, развитое чувство чести. Помимо этого, мы гордимся своей страной и нашими мужчинами – лучшими в целом мире: они умнее и отважнее всех прочих. Я абсолютно убеждена в этом, и ни француз, ни англичанин, ни итальянец, ни испанец, будь он хоть трижды соблазнителем, не сумеет меня разубедить.
– Искренне поздравляю вашего супруга! И тем не менее мне знакомы некоторые особы, которые, даже родившись в благородных семействах, не отличаются вашим благородством помыслов. Достаточно вспомнить Консуэло Вандербильт, Анну Гаулд…
– Что касается Консуэло, то сердечные порывы здесь ни при чем: ей захотелось сделаться герцогиней и водрузить себе на голову три белых страусиных пера, чтобы предстать при дворе во дворце Сент-Джеймс. Какое ей дело до того, что герцог Марлборо вдвое ниже ее ростом… Анна же во время нашей встречи в Ньюпорте прошлым летом всерьез подумывала о разводе.
– Возможно, но за своего Кастеллана она вышла по любви. На их свадьбе многие владельцы цветочных лавок сколотили состояние! Прямо фея из сказки!
– Из этого еще не следует, что она поступила верно. Между прочим, «красавчик Бони», приехавший ее забрать, мне совершенно не понравился.
Под тяжелыми веками Стенли Форбса загорелся лукавый огонек.
– Но другой на его месте вам бы понравился? Молодая женщина резко откинулась в шезлонге и окинула наглеца гневным взглядом черных глаз.
– Дядюшка Стенли, учтите: я замужем и счастлива в браке. Если я отправилась в Европу, то только ради развлечения, за милыми безделушками, а также для того, чтобы побывать в местах, где воспаряет человеческий дух. Я никому не позволю за собой волочиться. Спокойной ночи!
Развернувшись, она направилась к дверям салона, который пересекла быстрым шагом, чтобы поскорее оказаться в своем роскошном убежище, которое ее супруг и его многочисленные друзья завалили перед отплытием парохода цветами, корзинами с фруктами, сладостями и телеграммами. Однако даже это великолепие не мешало ей оставаться недовольной всем на свете. И как ее угораздило пуститься в путешествие со стариком-дядюшкой? Он ухитрился испортить ей первый же вечер на море, напомнив ей о правах, которыми обладает на нее супруг, чье глупое упрямство и было причиной этого разговора.
Если бы все случилось так, как давно планировалось, Александра Каррингтон прогуливалась бы по палубе рука об руку с Джонатаном, чтобы потом укрыться вместе с ним в каюте и делиться там впечатлениями. Он бы присел у туалетного столика, как делал всегда, когда они возвращались из театра, со званого ужина или с приема. Он любовался бы женой, снимающей драгоценности и извлекающей из волос гребни, испещренные жемчужинами, которые удерживали эти пышные волны, переливающиеся разными оттенками золота. Отпущенные на свободу, волосы струились вдоль ее грациозной шейки, ниспадали на безукоризненно гладкие плечи, царственно обрамляли ее лицо, являя собой резкий контраст с черными глазами, матово-бледным цветом лица и прекрасными капризными губами, за которыми сверкали безупречно ровные зубы.
Александра, доведшая кокетство до совершенства священнодействия, высоко ценила эти мгновения интимности, когда она читала в глазах мужа восхищение и нежность. Это заставляло ее еще больше гордиться своим положением супруги этого человека: ей многие завидовали, хотя он был старше ее более, чем вдвое.
Их брак, заключенный три года назад, стал событием в светской жизни Филадельфии – города, где Александра Форбс появилась на свет. Джонатан Льюис Каррингтон, главный прокурор штата Нью-Йорк, был одной из «лучших голов» республиканской партии, и ему прочили самые высокие посты. Помимо этого, он владел немалым состоянием и к тому же вовсе не выглядел отталкивающе. Напротив: он был высок, худ, отлично сложен, сохранял суровое выражение на безупречно выбритом лице, на котором горели холодным огнем серо-голубые глаза с труднопередаваемым выражением. Как в профессиональной деятельности, так и в политике ему не было равных. Что до седины, уже появившейся в его шатеновой шевелюре, то она, с точки зрения Александры, только добавляла шарма этой «замечательной личности», как она именовала супруга. Внимание, которые уделял с первой же их встречи па балу в Нью-Йорке самый завидный холостяк штата блистательной мисс Форбс, всполошило всех матушек с дочерьми на выданье. Языки не знали удержу, изощряясь в домыслах: говорили даже о «филадельфийской Золушке», что было одновременно далеко от доброжелательности и от истины, поскольку состояние Форбсов, пусть и не дотягивающее до богатства Каррингтонов, все же было немалым, а их происхождение – отнюдь не постыдным.
Семейство это, сколотившее состояние кораблестроением и сельским хозяйством, было одним из наиболее зажиточных в Пенсильвании. Клан Форбсов был известен в Абердиншире уже в XIII веке, тогда как слава Каррингтонов зародилась лишь в XVIII, выйдя из шотландских туманов и шведских снегов. Вывод напрашивался сам собой: по «благородству» происхождения Александра обогнала претендента на ее руку, как ни старались вдовствующие кумушки с Парк-авеню преуменьшить значение этого факта. Помимо прочего, у нее имелся особый статус, пользовавшийся всеобщим уважением: «дочь Свободы». Он подразумевал, что ее предок 4 сентября 1776 года поставил свою подпись под Декларацией независимости вслед за Джорджем Вашингтоном, Томасом Джефферсоном и всеми теми, кто поднял флаг восстания против англичан. Филадельфия на протяжении десяти лет оставалась столицей юных Соединенных Штатов, не то, что Нью-Йорк, никогда не бывший столичным городом.
Наделенная несравненной красотой, острым умом и начитанностью, Александра могла выйти замуж исключительно за человека, не только способного удовлетворить все ее капризы, но и претендующего на место в первых рядах общественной иерархии. Ее совершенно не пугала перспектива сделаться в один прекрасный день Первой Леди Соединенных Штатов – напротив, она заранее мечтала, как обоснуется в Белом Доме.
Достаточно было одного взгляда, чтобы девушка, осаждаемая поклонниками, остановила свой выбор на этом блестящем законнике. Она находила его гораздо более привлекательным и, естественно, неизмеримо более светским, нежели молодые спортсмены-миллиардеры, крутившиеся вокруг нее, или лысеющие интеллектуалы, чьи выступления она посещала и чьи мокрые ладони пожимала, подходя с поздравлениями. Ее избраннику могут когда-нибудь воздвигнуть монумент! Ей совсем нетрудно было определить, что этот человек находится на взлете.
Сперва она затеяла с ним довольно-таки безжалостную игру, однако ей хватило тонкости, чтобы не переборщить и не отпугнуть его. Каррингтон внушал ей восхищение; как это часто случается с девушками, она убедила себя, что влюблена и что жизнь ее пойдет насмарку, если она не свяжет ее с этим великолепным человеком.