Уокер буквально кипел от гнева, а у Элис возникло ощущение, словно она проваливалась в бездонный темный колодец.
– Проклятие, – продолжал между тем Брэдфорд, – неужели вы думаете, что мне самому приятно видеть своего сына владельцем салуна?
– Мистер Хоторн, – перебила его Элис, собрав весь свой ум, чтобы снова овладеть положением. – Лукас Хоторн владеет мужским клубом, а не салуном. Заведением, которое посещают многие уважаемые в городе люди.
Зрители на галерке, не говоря уже о присяжных в зале, неловко заерзали в своих креслах.
– Можете называть это, как вам угодно, – отозвался Брэдфорд презрительно. – Но ни один уважающий себя отец не захочет, чтобы его сын имел отношение к подобным местам.
Этот человек был совершенно неуправляем, и Элис опасалась, что не сможет удержать его под контролем. Еще немного, и он разразится обличительной речью по поводу порочных наклонностей Лукаса. И ее беспокойство только возрастало по мере того, как ее отец начал понемногу успокаиваться. Еще одно доказательство того, что она уже не владела ситуацией. В этот миг Элис поняла, что ей уже нечего терять.
– Мистер Хоторн, судя по вашим словам, вы не одобряете тот род занятий, который выбрал для себя ваш сын…
– Вы совершенно правы, черт возьми!
– Однако факт остается фактом: даже несмотря на то что Лукас Хоторн является хозяином «Найтингейл-Гейта», вы по-прежнему зовете его сыном. Наверняка он хоть что-то для вас значит.
Казалось, что вся бурная энергия разом покинула Брэдфорда. Сидя здесь под прицелом множества глаз, он не мог скрыть того, как глубоко поразили его ее слова. Похоже, он наконец-то начал отдавать себе отчет в происходящем. Зал суда, набитый до отказа публикой, пристав в мундире с ружьем и жюри из двенадцати присяжных, которое должно было вынести приговор младшему из его детей.
– Сын, – прошептал он. – Мой сын.
– Да, мистер Хоторн, он ваш сын.
Он поднял на нее глаза. Вид у него был такой растерянный, что Элис стало почти жаль его, почти.
– Как может отец оставаться в стороне, позволив обвинению, не говоря уже об этих проклятых газетчиках, как вы сами их называете, рвать на части вашу собственную плоть и кровь?
Элис едва могла дышать из страха перед возможным ответом. Никогда не задавай вопроса, ответ на который тебе неизвестен – правило номер один для любого адвоката. Однако нечто другое, менее прагматичное и более важное для нее, подталкивало ее к действию – любовь к Лукасу.
– Вы спрашиваете меня, как я могу оставаться в стороне? – чуть слышно произнес Брэдфорд. – Лучше бы вы поинтересовались, мисс Кендалл, почему мой сын выбрал в жизни именно этот путь, а не какой-нибудь другой.
– Не надо, отец.
Голос Лукаса неожиданно нарушил тишину в зале. Двое мужчин в упор смотрели друг на друга – один едва сдерживал ярость, а на постаревшем лице другого неожиданно отразилось раскаяние. Не отрывая взгляда от сына, Брэдфорд произнес:
– Он выбрал этот путь потому, что я сам ему его показал.
По залу пронесся возглас изумления. Присутствующие тщетно пытались взять в толк, каким образом этот всеми уважаемый человек вообще мог знать о той беспутной жизни, которую вел его сын, а тем более толкнуть его на стезю порока. Однако в сознании Элис запечатлелся лишь короткий вздох, вырвавшийся у Эммелин. Судя по всему, то же относилось и к Лукасу, поскольку он наклонился вперед. Гнев его улетучился, оставив после себя беспросветное отчаяние.
– Не надо, отец. Не делай этого.
Брэдфорд явно заколебался, словно до него вдруг дошло, где он находится и что собирается сказать. Как бы глубоко ни потрясло Элис его признание, в глубине души она понимала, что это было именно то, в чем она сейчас нуждалась. Да, на репутации Лукаса лежало пятно, но если его подвигнул к этому родной отец…
– Мистер Хоторн, пожалуйста, объясните суду, что вы имеете в виду.
Ее слова вызвали новую вспышку гнева со стороны Лукаса – на сей раз направленного против нее. Брэдфорд, похоже, начал осознавать, какое значение имело каждое его слово.
– Я никогда не был хорошим отцом, – объявил он во всеуслышание, обращаясь к суду.
– Возражаю! – вскричал Уокер.
Не обращая внимания на его протест, Элис продолжала допрос. Пусть судья сам остановит ее, если захочет.
– Мистер Хоторн, как следует понимать ваши слова о том, что вы не были хорошим отцом?
– Ваша честь?
– Помолчите, Уокер, – отозвался со своего места судья.
Уокер был так потрясен, что буквально рухнул на сиденье. Брэдфорд покачал головой, после чего посмотрел по очереди в глаза каждому из присяжных.
– Ни один мужчина не захочет по доброй воле признать, что он не был хорошим отцом. – Он повернулся туда, где сидели бок о бок все три его сына. – Но я им не был. Ни для Грейсона, ни для Мэтью, ни тем более для Лукаса. Конечно, прошлого уже не исправить. Но я могу попытаться отчасти загладить вину, поступив по справедливости. До сих пор я отрицал свою роль в пристрастии Лукаса к вину, женщинам и азартным играм. Но больше я не могу скрывать правду, потому что именно от меня Лукас получил свою первую сигару.
Рассудок Элис едва не помутился, когда она вспомнила остальную часть рассказа Лукаса. Медленно повернувшись к нему, она посмотрела в глаза человеку, которого любила. Сейчас, сидя в зале суда лицом к лицу с собственным отцом, Лукас выглядел напряженным до предела и, как никогда, опасным, но вместе с тем и беззащитным. Взгляд его был полон боли, и внезапно у нее отпало всякое желание ворошить прошлое, заставляя его страдать. Но это было естественным побуждением любящей женщины, женщина-адвокат обязана была выбросить это из головы.
– Мистер Хоторн, – продолжала Элис, и сердце ее сжалось от страха при мысли, что она уже знала ответ. – Сколько лет было Лукасу, когда вы дали ему ту первую сигару?
– Точно не помню. Может быть, одиннадцать или двенадцать.
– А, по-моему, десять.
По залу суда пробежал неодобрительный ропот. Однако Элис уже не могла остановиться. Ее вдруг осенила догадка, такая ослепительно ясная, что она вызвала резь в глазах, словно она увидела сосуд из хрупкого хрусталя, в котором отражались лучи солнца.
– А как насчет его первой рюмки спиртного? – спросила она. – Ее тоже дали ему вы?
– Элис, – предостерегающим тоном произнес Лукас, и голос его представлял собой странную смесь ярости и отчаяния.
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мистер Хоторн, – добавила она неумолимо.
Краешком глаза Брэдфорд заметил в первом ряду Эммелин, и тут ему стало не по себе.
– Мистер Брэдфорд, – предупредила Элис, – вы поклялись перед судом говорить правду. Я жду вашего ответа.
– Да, я. Ему тогда было всего одиннадцать. Виски с самого начала, как и подобает настоящему мужчине.
– Довольно, отец! – Лукас поднялся с места, положив сильные руки на стол.
– Ваша честь, – обратилась Элис к судье, – пожалуйста, прикажите моему подзащитному соблюдать тишину.
– Прошу вас, сядьте на место и помолчите, – произнес судья, обернувшись к Лукасу, – иначе я буду вынужден обвинить вас в неуважении к суду.
Лукас посмотрел на нее с таким видом, словно она его предала. Он был ошеломлен тем, что Элис осмелилась высказать вслух то, чем он поделился с ней в сугубо личной беседе. Выражение его лица причиняло ей боль. Но пусть уж лучше он возненавидит ее до конца своих дней, чем отправится в тюрьму. Этого она ни в коем случае не могла допустить. С пылающим гневом глазами Лукас уселся на свое место, а Элис заставила себя снова повернуться к его отцу:
– Мистер Хоторн, похоже, что когда-то вас с вашим младшим сыном связывала тесная дружба.
Тут Брэдфорд, забыв обо всем на свете, перевел взгляд на Лукаса, и глаза его неожиданно затуманились слезами.
– Ты был так похож на меня, Лукас. Гораздо больше, чем два других моих сына. И, Боже, как ты меня любил! – воскликнул он с чувством. – Ты любил меня, подражал мне во всем, и я брал тебя с собой повсюду, не отпуская ни на минуту. Тогда мне казалось вполне естественным познакомить тебя с теми сторонами жизни, о которых ты рано или поздно должен был узнать сам. Я сделал из тебя настоящего маленького мужчину, мой маленький мужчина. – Он покачал головой и снова обратился к суду: – Не кто иной, как я, свел моего сына с его первой женщиной.