Гость
(с живым интересом)
- А в чем же?
Трактирщик
(озадаченно)
- Не знаю. Но скажу, что роли для каждого расписаны судьбой. Ведь ты не думаешь, что мы по доброй воле, все забрели сюда? Что встретились с тобой?.. Ах, если б кто совет мог дать: как быть? Как дальше с тяжестью на сердце старом жить?
Гость
(задумчиво)
- Твои слова за вязью тайны. Однако тропы не случайно для нас проложены Творцом. Кто знает их, тот светл лицом. Тот сердцем чист и благ делами. А в остальном же, между нами, тебе, отец, совет один: держи ответ, и будь терпим. Возможно, все тебе вернется.
Трактирщик
(с грустной улыбкой)
- Держу, сынок. Что остается? Служить ему - вот и служу.
(с живым интересом оглядывая гостя)
- Так, стало быть, ты держишь путь домой?
Гость
(кивая)
- Домой, отец. Держу дорогу в Ругу из Кассиопии... Наставнику и другу я обещанье дал вернуться в отчий дом. В родную материнскую обитель, откуда отроком - так повелел правитель земли моей - был отдан на поклон. На верное и вечное служенье жрецу-отцу из храма "Трех Владык". Мирэю - прах его земле, а душу Богу, коль сможет проложить дорогу она к Всевышнему, - греха не искупить.
Трактирщик
(не скрывая изумления)
- То верно. Полвека тянется за сим отступником вина. Слыхал, при жизни он сгубил сполна невинных душ? (качая головой) Вот истинно уж кто есть Ирод! Кому закон не писан. Сирот он в войско призывал своё и подставлял их под копье бездумное сынов Ареса. И хоть не вижу интереса я в смерти той - дошла молва...
Гость
(осторожно)
- Цена молве - недорога.
Трактирщик
- Цена ей, правда, лишь слова, что с уст слетают, словно пух. Однако ж, выскажемся вслух: слыхал, Мирэй наказан, меч снес ненавистный череп с плеч! А с ним и храм исчез в огне, предав владык сырой земле. И поделом, скажу, тирану! Чей труп исчез, как в воду канул! А может, в пламени сгорел, оставив душу не у дел. Кто знает, где теперь она? Низвергнута ль? Погребена под чадом грешной преисподней?
Гость
(задумчиво)
- А может, прячется средь нас, отыскивая к Богу лаз. Некаянна, непрощена, одна, без сна, и без тепла. В виденьях прошлого блуждая, не существуя, выживая на плахе совести своей.
(закрывая глаза и жестко отирая рукой лицо)
То было, кажется, сто лет тому назад. Но храм, отец, не меч разрушил - яд. Яд Светлой Истины, коснувшийся престола..."
...беру ручку и думаю, внимательно глядя на спящую фигуру девчонки в дурацком свитере, словно снятом с плеча старшего брата: на кой мне это надо? Неужели все дело в Синицыне? И раздраженно ломаю попавшийся под руку карандаш.
А-а, черт!
***
- Ау-у!
- А? Что?.. Ой, Колька, с ума сошел, так пугать?
Пальцы Невского еще раз щелкают меня по носу и поправляют сползшие с лица очки.
- Просыпайся, Воробышек! - командует парень, усаживаясь передо мной на стол и заглядывая в глаза. - У тебя есть двадцать штрафных минут от куратора, чтобы привести в порядок ее кафедру, и две, чтобы доложить другу, как ты докатилась до порочащей высокое имя студента жизни сони?
Господи, я что, уснула?
- Почему только две? - я прихожу в себя и удивленно осматриваю опустевшую аудиторию, зевая в ладошку.
Вот дурында, и ведь даже не заметила как!
- Потому, птичка, - отвечает Колька, - что минуту назад объявлена срочная эвакуация пернатых с территории университета. Плюс зачистка подозрительных кадров уполномоченной группой работников-уборщиков учебных территорий. Извини, Воробышек, но сегодня половая тряпка за тобой.
- Все равно, - не сдаюсь я. Бурчу, вставая со скамьи, злюсь на себя, отпихивая с пути длинные ноги Невского. - Мог бы и понежнее разбудить.
- Это как же? - интересуется Колька, помогая мне складывать в сумку учебные предметы. - Громким чмоком в ухо?