Жизнь научила геев приспосабливаться к гетеросексуальной культуре и даже к гомофобии, царящей в обществе, проявляя чудеса пластичности. Чаще всего поведение геев в гетеросексуальной среде маскирует их истинные пристрастия и предпочтения. В сомнительных случаях, например, при общении с тем, чья половая ориентация пока неизвестна, оно остаётся неопределённым и осторожным. Наконец, максимально возможная открытость проявляется в гомосексуальной среде. Словом, многоцветие поведенческих приёмов геев подобно радуге.
Характерно врачебное наблюдение:
Слыша доносящиеся из коридора переговоры моего пациента Виктора с каким-то дневальным, я не верил своим ушам. Только что в беседе со мной во врачебном кабинете молодой солдат ничуть не скрывал своей гомосексуальной ориентации, заботливо тревожась по поводу ссор своего друга с родителями. За дверью кабинета сменилось всё: тональность, словарный запас, образ мышления. Юноша, говорящий по телефону со своим сослуживцем, представлялся этаким бабником и суровым гомофобом.
Гомосексуальная (гомогендерная) идентичность была принята Виктором очень рано. Он помнит, как охотно сопровождал отца, занимавшего видное положение в спортивной среде, в посещении им всевозможных соревнований. Отец радовался тому, что сына привлекают мужские занятия. Виктор же с четырёх-пяти лет тянулся к красоте полунагих мужских тел. Любимым его занятием в детстве было представлять, как выглядит половой член у того или иного понравившегося ему спортсмена.
Обе ипостаси – мужская и гомосексуальная – его половой идентичности нисколько не тяготили Виктора несовпадением в деталях, не приводили к внутриличностному конфликту. К врачу он обратился из-за преждевременной эякуляции (обусловленной низким порогом сексуальной возбудимости).
Особый его талант – эмпатия, способность мгновенно вчувствоваться в чужое настроение и тут же подстроится к нему. Если бы я упрекнул юношу фальшью его разговора с дневальным по казарме, он искренне удивился бы. Инстинктивно Виктор чувствует, что гомофобия, точно также как нецензурная брань и нарочитая грубость, играют некую важную роль в жизни подростков и молодых парней. Таким способом они отмежёвываются от женщин и “гомосеков”, вырабатывая мужское полоролевое поведение. В полной мере это относится и к армейской среде, где культивируется утрированная мужественность. Общаясь с сослуживцами, Виктор практиковал, согласно сексологической терминологии, “мужское гиперролевое поведение”.
Удивительная пластичность, позволяющая ему без труда согласовывать свою гомосексуальность с гомофобными требованиями армейского окружения, включает приём психологической защиты по типу рационализации: “Ребята не поймут меня, если я буду выпячивать гомосексуальные чувства и привычки”.
Но пластичность геев не беспредельна. Большинство людей, практикующих однополую активность, отрицает собственную девиантность. Это оправдано для тех, чей гетеросексуальный потенциал преобладает над гомосексуальным и чьи однополые связи носят транзиторный или заместительный характер. Другое дело, когда гомосексуальность либо является “ядерной”, либо граничит с гомосексуальным полюсом на шкале Кинси. Многие из “ядерных” геев отрицают собственную гомосексуальную идентичность, признаваясь в то же время в девиантном характере своих однополых связей, предпочтений и фантазий. Подобные парадоксы высвечивают психологическую защиту по типу отвержения собственной принадлежности к сексуальному меньшинству. Этим же объясняется и стремление многих геев реализовать гетеросексуальную связь вопреки отсутствию у них влечения к женщинам.
Всё это – показатель господства в нашем мышлении и поведении вековых гомофобных традиций, доведенных до крайности в годы тоталитарного режима. Отравляя общественное сознание и усваиваясь самими гомосексуалами (в форме интернализованной гомофобии), гетеросексизм обрекает одних на ненависть к тем, кто чувствует иначе, чем большинство, а других – на невротическое развитие, порождённое беспочвенными самообвинениями. Ведь как бы “ядерный” гомосексуал ни осуждал характер собственной ориентации, он не способен стать гетеросексуалом. Дело в том, что эмоциональные, поведенческие и порой даже телесные особенности “ядерных” гомосексуалов имеют не столько приобретённый, сколько врождённый характер, сложившийся в ходе половой дифференциации головного мозга плода в утробе матери. К примеру, они чаще всего совершенно равнодушны к гетеросексуальной эротике. “Я заметил, что само слово “женщина” действовало на моих товарищей возбуждающе, – делится своими отроческими воспоминаниями японский писатель Юкио Мисима. – По краске, заливавшей их лица, я догадывался, когда именно они произносили его мысленно. Однако для меня слово “женщина” звучало не более соблазнительно, чем “карандаш”, “автомобиль” или “метла”. Во время беседы я иногда попадал впросак и чувствовал, что говорю со сверстниками на разных языках”.
Живучесть гомофобных предрассудков объясняется не только догмами гетеросексизма, но и существенной разницей в восприятии мира гомо-, би- и гетеросексуалами, их извечным взаимным недопониманием. Общество же в течение веков позволяло себе игнорировать проблему гомосексуальности. Сексуальная революция наглядно продемонстрировала её важность и неотложность. Это особенно очевидно в условиях эпидемии СПИДа, угрожающей самому существованию человечества.
Западные геи добились принятия существенных мер в борьбе с гомофобными предрассудками и дискриминацией сексуальных меньшинств. Это пошло на пользу не только им, но и обществу в целом. Так, люди искусства получили возможность гораздо большего, чем прежде, выбора тем и творческих приёмов. Теннесси Уильямс, например, ввёл гомосексуальную тематику в одну из своих лучших пьес “Французский квартал”, но сделал это таким образом, что она не раздражает гетеросексуального зрителя. Что же касается его мемуаров, то они обращены преимущественно к гомосексуальному читателю. Фильмы Лукино Висконти и Дерека Джармена, книги “голубых” поэтов и писателей сделали западных интеллигентов и простых обывателей более терпимыми к однополым отношениям и чувствам.
В России дело обстоит намного хуже. Отечественные геи избегают “высовываться” и отстаивать свою “геевскую идентичность”, то есть право быть самими собой. Они панически боятся активных выступлений за свои права, подобных тем, что сотрясали Америку в шестидесятые годы. «“Мои добрые друзья знают, что я гей, но это моё личное дело. Мне незачем рассказывать каждому, что мне нравиться спать с мужчинами”, – сказал один петербургский “голубой” интеллигент американскому журналисту. А другой добавил: “Я не хочу принадлежать ни к какой субкультуре. Я знаю, что это модно на Западе, но из того, что я предпочитаю спать преимущественно с мужчинами-геями, не вытекает, что я хочу общаться в первую очередь с ними же». Игорь Кон, цитируя американского журналиста, добавляет: “И даже тем, чей круг общения почти исключительно гомосексуален, мысль о какой-то институционализации этого положения вещей представляется вполне нелепой. Принципиально нынешний расклад всех устраивает: минимум геевской инфраструктуры (бары, дискотеки, журналы и т. п.), а всё остальное общение – чисто приватным образом”.
Американский журналист, беседовавший с русскими геями, скоре всего, вёл свои записи не без иронии. Ему-то доподлинно известно, что преданность гомосексуалов геевской субкультуре в США объясняется не пристрастием их к некой моде. Геи дорожат тем, что было добыто в ходе нелёгкой борьбы. Если бы все “голубые” американцы чурались того, что способно выдать их сексуальную ориентацию, они были бы бесправны по-прежнему. Именно благодаря их активной социальной позиции новый “Стоунуолл” или погром, подобный учинённому в московском гей-клубе, в США наших дней практически невозможны.