В первый раз он сломал несколько крестов и свалил три гранитных памятника. “А потом, – как сообщает очерк,– Паша зачастил на кладбище, круша памятники десятками. А затем переключился на покойников, раскапывая свежие могилы и кромсая трупы. Со слов Паши, его душила постоянная злоба. “Хотелось кого-то резать, бить. А покойники – с ними что хочешь делать можно. А потом интересно было, как они разлагаться начинают – сразу или постепенно”. Дело кончилось тем, что Пашу передали под наблюдение психиатров. Как пишет Олег Кармаза: «Те дают ему медикаменты и уверяют, что с ним будет всё в порядке. По словам матери Паши, таблетки ему действительно помогают. Но стоит только сделать пропуск в их приёме, как у него “появляется странный блеск в глазах, он черствеет, становится жёстким и непробиваемым”».
Таблетки таблетками, а злоба у подростка копится и может реализоваться в любой момент. «Кто-то из одноклассников выбил из-под него стул ради потехи. Все, как водится, посмеялись и разошлись. Но кто же знал, что Паша такое вряд ли забудет. “Я хочу его уничтожить, так чтобы тела даже не осталось, – сквозь зубы цедит он”».
Попытки совокупления с курами Паша пока забросил. Теперь появилось влечение к женщинам. “Мне в последнее время женщины стали сниться, я их раздеваю, бью... Попробовать жутко хочется”. Таков этот особый подвид садизма – некрофилия – влечение к трупам и к смерти, свойственное очень злобным людям, к тому же время от времени впадающим в приступы яростной агрессии.
По словам автора очерка, Паша “в смысле заболевания совершенно здоров. И это после длительного обследования подтвердили все без исключения врачи. Он не шизофреник”.
Версия журналиста о психическом здоровье Паши, мягко говоря, неубедительна. Тем более что автор сам же сообщает факты, способные объяснить особенности Пашиного характера. И на свет тот появился с родовой травмой. И с родительской любовью вышла осечка: “Ребёнком он был нежелательным – отсюда отношение к нему в первые два года. Строгий, даже суровый отец, в детстве часто сажал его на цепь, чтобы Паша не убежал гулять со “всякой шпаной”; на этой цепи Паша нередко сидел день, два, три. Мать однажды, было, заступилась за сына, но всё кончилось тем, что больше таких попыток она не делала”. В довершение всего, в возрасте 8 лет Паша перенёс тяжёлое сотрясение головного мозга, по поводу которого он долго пролежал в больнице.
Конечно же, заболевание подростка имеет органический характер: оно вызвано родовой травмой и последующим сотрясением головного мозга. Беспричинная ярость, немотивированная злоба, особая патологическая грубость (психиатры называют её брутальностью), агрессивность, ждущая своего часа жажда убийства – всё это атрибуты психики людей с органическим поражением головного мозга.
Может быть, особо бережное воспитание помогло бы Паше стать достаточно терпимым в жизни, хотя и невероятно трудным человеком. Увы, садистская “педагогика” в родительской семье окончательно направила интересы подростка в русло садизма и некрофилии.
Хотя это неизвестно автору очерка, любопытство к курам и попытки Паши вступить с ними в половой контакт, вполне объяснимы. Они свидетельствуют о наличии своеобразной аномалии, – “микропениса”, когда очень малые размеры члена вызваны генетическими причинами и не зависят от уровня андрогенов. Об этом говорит и то, что попытки спаривания с курами были предприняты Пашей уже после его вступления в возраст полового созревания. Ведь уровень мужских половых гормонов у него стал достаточно высоким, так что наследственно запрограммированные размеры его члена уже вполне определились. Особая же тяга лиц с микропенисом к курам известна сексологам с давних пор. Не оригинален Паша и своём выборе котят, в качестве объекта садистских истязаний: Е. Ревич и Л. Шлесинджер (Revitch E., Schlesinger L. B., 1988) выделили “ненависть и насилие по отношению к кошкам”, свойственную детям и подросткам – будущим насильникам и убийцам. А. Ткаченко (1999) описал садиста, который причинил женщине “тягчайшие повреждения с отрезанием ушей, выбиванием глаз и т. д.”, умертвив жертву. При этом полностью дублировались действия, с детства “отработанные” им на кошках.
По мере своего взросления Паша вместо котят станет истязать людей, но обязательно более слабых, чем он сам. Потому-то, исходя злобой к подшутившему над ним однокласснику, он выберет себе в жертву не его, а кого-нибудь из хрупких девушек. Впрочем, у него может появиться и “ненависть” к детям и к старикам, ведь они тоже слабые!
Если речь идёт не о серьёзных психических заболеваниях и не об органических поражениях головного мозга, сопровождающихся агрессивностью, то садомазохизм может быть проявлением невротического развития личности. В этих случаях в основе неспособности любить лежит всё та же беда: авторитарный характер родительской семьи и недополучение ребёнком материнской, а позже и отцовской любви. Начиная с детства и усиливаясь с возрастом, у такого человека может развиться тяжёлое чувство одиночества, ощущение враждебности и опасности, исходящих из окружающего мира. Болезненным выходом из подобного состояния может стать образование симбиоза, особого союза двух людей, из которых один – садист, а другой – мазохист.
Мазохист, попадая в зависимость от “сильной личности”, чувствует себя более защищённым; немотивированная тревога мучает его не так остро, как обычно; слабеет чувство опасности, исходящей извне; он меньше страдает от одиночества. Способность к жестокому обращению расценивается как доказательство могущества партнёра-садиста. Чем больше мук выносит мазохист, тем больше он к нему привязывается. Садист же, мучая свою жертву, упивается чувством собственной силы и непобедимости. Он как бы приобретает (иллюзорно, разумеется!) способность противостоять враждебности окружающего мира. Часто, однако, всё это не помогает, так что и садист и мазохист обычно ищут спасения в алкоголе, наркотиках, промискуитете.
Скорее всего, тот же механизм (воспитание в авторитарной семье и депривация родительской любви) мы обнаружили бы у сержанта, вступившего в половую связь с Сергеем, автором письма в “СПИД-инфо”. Судя по письму, он вёл себя садистски: наслаждался беспомощностью своей жертвы; болью, причинённой молодому человеку при анальном акте; тем, что заставил его почувствовать себя “шлюхой” (термин из письма).
Можно возразить, сказав, что ничего подобного бы не произошло, если бы у Сергея были деньги, и он мог откупиться. Это верно, но и в таком случае поведение сержанта оставалось бы садистским. Дело в том, что он испытывает наслаждение от любого проявления своей власти и от любого способа эксплуатации своих ближних, начиная от использования их кошелька и кончая их “очком” (цитата из письма Сергея). Подобным людям свойственны жадность, грубость, нахальство. Психологи называют этот тип садистов “эксплуататорским”. Садисты, подобные сержанту, нередко являются представителями авторитарных структур; их можно встретить в армии, милиции, на таможенной службе. Такого сорта садистом был, кстати, Геринг, один из вождей фашистской Германии. Склонность к промискуитету, иначе говоря, половая жадность, была свойственна ему точно так же, как жадность в питье, еде, в алчном присвоении себе всевозможных ценностей, награбленных в странах, оккупированных немцами. Только вот, в отличие от гомосексуала Рёма, вождя штурмовиков, он был гетеросексуалом. Дорвавшись до власти, Геринг отправил на муки и смерть миллионы людей.
Любить садисты, конечно же, не могут. Кстати, тот, кто думает, что садист-эксплуататор не ведает затруднений в сексе, глубоко ошибается. Дело в том, что взаимоотношения садистов с их половыми партнёрами строятся на постоянной и изнурительной пробе сил (“кто сильнее”), на вечных ссорах и стычках. Садисты и мазохисты нередко меняются местами, недаром эта девиация получила название “садомазохизм”. Такая сексуальность скоро притупляется и тогда появляется необходимость подхлёстывать её алкоголем и наркотиками (кстати, Геринг был наркоманом). Затем перестаёт помогать и допинг.