Как меня учили в детстве, я сказал "Спасибо", а после этого заговорил, вернее, защебетал о чем-то несущественном. <…> Видимо, моё возбужденное состояние передалось и Адонису. Я не особенно удивился, когда он <…> предложил пойти покурить в тамбур.
Едва успев прикурить, я почувствовал, что начинаю дрожать. То ли от желания прильнуть к могучему красивому телу, то ли просто от холода. Скорее, и от того, и от другого. Сигарета быстро истлела, Адонис продолжал дымить. Мы оба молчали. Возжаждав ещё и пописать, я покинул своего красавца.
Я стоял в зловонной комнате и наслаждался журчанием золотого водопада, как вдруг услышал, а потом и увидел, что дверь туалета открывается. Наверно, в надежде на чудо, я её не закрыл на замок. И правильно сделал! Не дав мне закончить то, за чем я туда пришёл, Адонис одним движением руки перевернул меня и усадил туда, где было мокро и не очень чисто. "Унитаз", – осенило меня, и я с лёгким испугом посмотрел в глаза Адониса. Его взгляд не предвещал ничего дурного, а руки расстёгивали "молнию". Я догадался открыть рот, и не только потому, что так обычно в этих случаях поступают. Габариты его инструмента заставили рот испуганно распахнуться. Колеса стучали, минуты бежали. Наконец, почувствовав, что дозрел, Адонис властной десницей поставил меня на пол и пристроился сзади. "Приятно всё-таки начинается моя служба", подумал я, но в это время очередной толчок отбил у меня всякую охоту думать. Очнулся я на том месте, где было мокро и не очень чисто. Однако руки Адониса стали нежными и ласковыми. Именно они помогли мне встать и добраться до постели…”.
В части, где служил Дима, и в госпиталях, где он симулировал болезнь сердца, его гомосексуальные авантюры следовали одна за другой. Следует помнить, что Лычёв был солдатом многонациональной советской армии, что позволяло ему находить любовников среди представителей множества народов. Он соблазнил двух “лапочек-балтов” латыша Алдиса и эстонца Рейно, двух россиян – юного фельдшера Юру и Вадима. Наступила очередь белоруса Алексея, находившегося в госпитале вместе с Димой. “Мне страшно понравилось сочетание его коротко остриженных светлых волос и голубых глаз с чёрными и густыми <…> бровями. Чувствовалась неистовая мужская сила. “Мужчина в доме” нужен был мне сейчас до зарезу. Решение отдаться пришло само собой... Неожиданно... Спонтанно...
Пустив в ход свои безотказные чары, Дима назначил Алексею любовное свидание в душевой. Половая близость, расписанная в самых радужных тонах, оборвалась в момент кульминации. Подвела непрочная щеколда; “дверь душевой с треском распахнулась, и нашим взорам предстала вытянувшаяся физиономия моего соседа по палате. Это был мерзкий неотёсанный мужлан, призванный в армию из Казахстана. Немец. <…> Не произнеся ни слова, досконально разглядев живое порно, он скрылся, унося за собой тёплый воздух вперемешку с паром.
Лёха испуганно посмотрел на меня с вопросом, что же будет теперь. А я не знал, что будет. Будет скандал, только неизвестно, до каких размеров он разрастётся. Надежды на то, что глупый немец не расскажет об увиденном всему отделению, не было никакой. Алексей оделся и пошёл в корпус. Мне же нужно было подумать. Я не видел никакой необходимости оправдываться и делать вид, что ничего не случилось. Рассчитывая взять всех своим обаянием, я пошёл в палату, не забыв прихватить обломок железной трубы. Так, на всякий случай. <…>
Я страшно удивился, открыв дверь своей палаты. Комната, рассчитанная на восемь человек, вместила в себя все тридцать. Не меньше. В центре на табуретке сидел Алексей и рассказывал о том, как я соблазнял его. Мое появление было встречено словами: "Заходи, пидар гнойный. Как тебе лучше, чтобы мы все сразу или по очереди?" Это осмелевший фашист изрыгнул такое предложение и направился ко мне, теребя пространство между ног. Кое-чем, кстати, неплохо заполненное. Ни по очереди, ни всех сразу я не хотел. Все они были мне омерзительны. Я запустил в фашиста железку, которая пришлась ему точно в лоб. Человек десять сорвались с места и бросились на меня, сбив с ног.
На первый же удар по почкам я отреагировал истошным криком. Медсестра не замедлила прибежать. Мой левый бок был разбит в кровь. Увидев это, девочка наклонилась и спросила, что произошло. Я ответил, что ничего особенного, просто ребята решили меня изнасиловать, вдруг решив, что я гомосексуалист. Вытирая кровь со лба, немец невнятно поведал ей об увиденной сцене в душевой. Я вслух предположил, что мальчику часто снятся эротические сны. В ответ на мой оральный выпад трое попытались вновь приступить к избиению, но сестра милосердия грудью встала на мою защиту. Народ дал слово Алексею, который повторил рассказ немца, приукрасив его выдуманными подробностями. Подумать только, меня и двадцати минут не было, а уже столько сплетен!”
Медсестра вызвала начальника госпиталя, после чего все разошлись по палатам. В последующем разговоре Дима проявил чудеса дипломатии. “Тут я между прочим заметил, что уже отписал о всех бесчинствах своим влиятельным родственникам, и им наверняка будет интересно, а как же дело было дальше. Подполковник знал, что я москвич, и исключить такую возможность не мог. Но все же начал угрожать статьей за мужеложство. Я справедливо возмутился: как же так, трахали-то меня! И, решив отомстить Алексею, добавил, что под угрозой зарезать с его стороны. У Алексея в тумбочке лежал приличных размеров тесак, я сослался и на это. Подполковник не стал искушать судьбу. Выгнал меня с предостережением больше на глаза не попадаться и взяв с меня слово особо не трепаться”.
Солдаты презирали Диму: “В мой адрес <…> понеслось множество ругательств, самым сладким из которых было "петух", а самыми грубыми и обидными – все остальные. Мне же было все до фени. Ну и что, что "петух"? Кто ж вам, дурашки, может доставить столько радости, если не презираемый вами "петух"? Достучаться до их люмпеновского сознания было невозможно, да и не нужно <…>.
Пару раз я столкнулся с Рейно, который смотрел на меня с такой ненавистью, что я поневоле корил себя за то, что трахался с этим ублюдком. Алдис тоже старался делать вид, что я ему противен. Но его взгляд источал и испуг. Минетиком-то он всё-таки побаловался и наверняка боялся за мой язык. Я же не стал уподобляться всем им. На Алдиса я особого зла не держал. Зараза, останься мы с ним один на один, он бы не преминул снова воспользоваться моими услугами! А так, он не мог не поддержать мнения толпы”.
Дмитрий объясняет свою вечную погоню за мужчинами безудержным половым голодом. “Я изнемогаю от спермотоксикоза!” – жалуется он. Его партнёры – хоть и “похотливые дурачки”, готовые забыть своего гомосексуального любовника на первой же женщине, но Дима намерен щедро одарять их эротическим счастьем, в котором они, по его мнению, остро нуждаются. Спору нет, по закону “накопления инстинкта” половое воздержание расширяет границы выбора полового партнёра. Но укладывается ли поведение Димы в рамки этого закона?