И вот я сижу в арбе рядом с Шерматом. Позади гулко охает большой чугунный котёл и дребезжит железная печка. Горкой высятся мешки с мукой и ящики с макаронами. На одном из ящиков сидим и мы с Шерматом. По небу протянулись широкие розовые полосы — отблески близкой зари. Но тут, в долине, ещё темно. Холодными звёздочками светятся огоньки удаляющегося Тегерека.
Пара лошадей, запряжённых в арбу, шла нехотя, часто останавливалась. Дед Шермат не торопил их. Он опустил вожжи и, поплотнее запахнув меховую шубу, дремал: лишь изредка, спросонок, по привычке он чмокал губами и чуть-чуть дёргал вожжи.
Где-то вдали за горами разгорался костёр; небо побелело, наступило утро.
Неожиданно позади арбы послышался весёлый свист и затем мальчишеский голос:
— Дед!.. А дед Шермат!..
— Что тебе? — Старик проснулся и с силой дёрнул вожжи.
— Вы куда едете?
— На Кыргоо, дорогой Баялы.
В предутренних сумерках рядом с арбой появились два мальчика. Один — высокий, в телогрейке, нёс на голове большую связку книг. Другой — поменьше, тоже в телогрейке, с подвёрнутыми рукавами, горбился под тяжестью рюкзака.
— О, да с тобой Урий! — воскликнул дед Шермат, приглядываясь к мальчику с рюкзаком. — И далеко направились?
— Я на Узун-Булак, к дяде Джумалы, — сказал высокий мальчик. — А Урий пойдёт дальше — к деду Сагындаю.
— В Узун-Булак я приеду через неделю. Скажите: дед Шермат привезёт по заказу чугунный котёл и просо.
— Скажем! — Баялы и Урий отстали.
— Счастливой дороги, дедушка! — крикнул Баялы.
— И вам счастливого пути, — ответил Шермат. Он вздохнул и тихо добавил: — Дорога к Узун-Булаку вон там, — и кивнул влево, — всё вверх и вверх… Устанут Баялы и Урий.
— Что это за ребята? — спросил я.
— Ребята? Из нашего совхоза. Пионеры… школьники. Отец Баялы — чабан, пасёт отару на Тегереке. У Урия отца нет, умер два года назад. Живёт с братом.
— А куда они направились? Да ещё с книгами.
— У нас называют Баялы книжным носильщиком.
— Книгоношей? — поправил я старика.
— Правильно, книгоношей, — оживился Шермат. — Он берёт в лавке совхоза книжки и продаёт их на пастбищах.
— И много продаёт?
— Все, какие приносит. Даже скучные.
— Люди, видно, сочувствуют ему: попробуй-ка потаскать с собой тюк книжек, — сказал я.
— Нет, не так! Я видел, как Баялы продаёт книжки. Он при мне зашёл в юрту старика Калмана и вежливо спросил: «Слыхали ли вы, дедушка Калман, о непобедимом богатыре Щорсе?» — «Слышал, Баялы, но мало», — ответил Калман. «Тогда послушайте о нём несколько страничек», — сказал Баялы и прочитал сперва десять, потом двадцать страничек, потому что Калман всё просил и просил читать дальше. В тот день он купил у Баялы книгу о Щорсе и ещё две книги — о матросах и шахтёрах.
— И много у вас таких книгонош?
— Не знаю. На наших пастбищах их несколько человек. И все школьники. Говорят, и на других пастбищах совхоза мальчики и девочки продают книги. Баялы, если ему закажут, приносит и библиотечные книги.
Дорога становилась круче, и дед Шермат вылез из арбы.
— Полегче будет лошадям, — сказал он.
За ним последовал и я.
— Новые люди растут. Хорошие люди, — сказал дед Шермат.
В полдень мы приехали в Кыргоо. На обратном пути в Тегерек дед Шермат обещал заехать за мной.
Я жил в Кыргоо у знакомого чабана. Кыргоо — первая ступенька гигантской лестницы, ведущей ввысь, к зубчатым вершинам гор. Возле зелёных пологих отрогов справа желтеют низенькие песчаные холмы — адыры; прижимаясь к фиолетовым скалам, бурлит, горбится речка, прозванная Поперечной. В высокой, по пояс, траве пасутся отары овец и табуны лошадей.
Крепкий, широкий в плечах чабан Калман Ахматбеков вот уже двадцать третий год весной пригоняет отару в Шор-Булак — самое верхнее пастбище совхоза. Со скалистого перевала далеко внизу видна синяя полоска Иссык-Куля.
— Озеро будто рядом. А на самом деле до него больше сорока километров, — сказал Калман. — Недавно Баллы читал мне легенду об озере.
— Баллы бывает и у вас?
— А как же… Обязательно. Он приносит книги. Если попрошу — читает их вслух. Глаза у меня слабые. От горного солнца, видно.