— Извини, я больше никогда не буду искать сходства с нами в твоих работах, — обещал он.
Внутри у нее похолодело, и ей стало жалко Марка.
— Ты не понимаешь, — продолжала она объяснять ему, — что я не могу постоянно бояться, что задену тебя. Так бы я не смогла работать. Я должна иметь чувство свободы. Я не могу постоянно спрашивать себя, понравится ли это тебе или нет.
— Но мне это нравится, — настаивал Марк. — Иди сюда, Сюзан. — Он обнял ее. — Я думаю, что они великолепны! Я ощущаю себя перед тобой таким маленьким. Я не в состоянии понять, как это ты делаешь, это как волшебство. Но…
— Что, но? — спросила она.
Она стояла рядом с ним и даже не осознавала, что женщина, которую она создала, собственно говоря, стоит точно так же — в одиночестве, хотя и в объятиях своего мужа.
— Я не в состоянии объяснить, что ощущаю, но ты как-то ускользаешь от меня. Это старая боль — я не могу этого забыть. Я недостаточно хорош для тебя — вот что.
Его рука опустилась. Он сунул руки в карманы. Она снова осталась стоять сама по себе.
— За несколько минут я могу разбить их на куски, — медленно произнесла она. — И тогда между нами не будет ничего.
— Сюзан! — выкрикнул он в ужасе. — Ведь ты же потратила на это целые недели!
— Я могу их разбить за один момент, — повторила она.
— Послушай, Сюзи, я бы тебе этого никогда не простил. Я был бы несчастен, если бы узнал, что ты не можешь делать того, что хочешь.
— Но сейчас ты все равно чувствуешь себя несчастным…
Он прервал ее:
— Я обещаю тебе, что больше никогда не скажу ни словечка о нас обоих.
— Я узнаю это по тебе, даже если ты будешь притворяться. И твоя неудовлетворенность будет сковывать мне руки.
— Я никогда не буду притворяться, буду думать о чем-нибудь другом, — сказал он пылко. — Сюзи, поцелуй меня, прошу тебя.
Она повернулась к нему и увидела его просящий и смущенный взгляд. Она обняла его и почувствовала, как неуверенно он сжал ее. Он боится ее. Почему он ее боится? Она несет в себе нечто, чего люди боятся. И стоит ей только ощутить их недоверие, как она сама начинает бояться этих людей.
— Обними меня крепко, — зашептала она, и его руки послушно обняли ее. — Крепко, — шептала она, — еще крепче!
Некоторое время она стояла, прижавшись к нему, а затем тихо сказала:
— Милый, пойдем посмотрим на детей.
Марк повернулся, Сюзан закрыла ворота риги, и они вместе пошли к дому.
Придя домой, она взбежала наверх и спрятала ключ в маленькую коробочку у себя на столе. «Я его туда больше никогда не позову», — подумала она. У нее было такое ощущение, словно он оскорбил ее. Нет, пожалуй, она всего лишь слишком устала.
Сюзан причесала волосы и надела желтое полотняное платье, которое подчеркивало цвет ее черных глаз. Затем она спокойно спустилась вниз.
Марк сидел на покосившейся веранде, курил и качал на коленях Марсию. Джон сидел рядом с ним на ступеньке и во время разговора обнимал руками колени точно так же, как это делал Марк.
— Я пробовал на дождевых червей, папа, — говорил он, — но некоторые рыбы не клюют на червя.
— Ну так попробуй на мух, — голос Марка звучал заинтересованно. — Тебе надо научиться разбираться, какие рыбы на что клюют.
— М-м-м, — тихо мурлыкала Марсия. Она держала маленькую тряпичную куклу, у которой не было рук. Голоса детей и Марка снова вернули Сюзан к действительности. Они — ее действительный мир, эти трое.
— Так, мои милые! — позвала она, выйдя на веранду. — Ужинать будете?
Джон вскочил на ноги, а Марсия бросила куклу. Глаза Сюзан встретились с глазами Марка, и оба рассмеялись. Они снова были очень близки друг другу, их сблизили дети. Он встал, обнял Сюзан за плечи, и у нее внутри все перевернулось. То, что она создала, было теперь всего лишь холодной глиной.
По дому растекался тяжелый, сладкий запах: на кухне Сюзан и Джейн варили варенье из ежевики. Дети играли снаружи на солнце, но запах ежеминутно завлекал Джона на кухню.
— Тут вкусно пахнет! — кричал он.
— Ты — как шмель, — смеялась Сюзан. Пчелы налетали на сеточные двери, привлеченные сладким запахом варенья, до которого не могли добраться.
— Я мог бы съесть целую бочку, — кричал Джон.
— Сейчас получишь — на хлебе с маслом, — отвечала ему весело Сюзан. Она принесла буханку черного хлеба, который испекла Джейн.
— И Марсии, — серьезно напомнил Джон.
Сюзан отрезала хлеба и намазала варенье толстым слоем; дети внимательно следили за ней. Она взглянула на них, и тут ее охватило одно из тех мгновений интенсивного ощущения действительности. Время остановилось, и на миг все как будто застыло: большая кухня с чистым, грубым полом и маленькими сверкающими окнами, Джейн у плиты, отливающая красный сироп из длинной оловянной поварешки, Марсия на высоком детском стульчике в ожидании сладкого, Джон с глазами, следящими за ее руками, она сама.
Она подала Джону хлеб, и время снова потекло.
— Вот, возьми, — сказала Сюзан, — съешь и тебе полегчает.
— А у тебя нет немножечко для пчелок? — осведомился Джон. — У них жуткий аппетит.
Она налила намного горячего варенья в блюдце.
— Поставь это блюдце на ступеньку, посмотрим, что произойдет, — сказала она.
В мгновение ока он исчез, а они с Джейн снова занялись заливкой банок, отставляя их одну за другой в сторону, чтобы варенье охладилось и застыло.
— Ну, и как я говорила, миссис, — продолжила Джейн разговор на прерванном месте, — мой муж был хорошим, золотым человеком. Он никогда не пил, только на праздник четвертого июля кружку пива, чтобы доказать мне, что он независим, потому что он американец, а я — англичанка. Но это было в шутку. Он без устали работал и ни разу не поднял на меня руку. А чего еще можно желать от мужчины, так я всегда себе говорила.
— Да, конечно, — пробормотала Сюзан.
— Многим не посчастливилось так, как вам или мне, — продолжала Джейн уныло. — Мистер Кининг ведь такой, да? Он и к спиртному не притрагивается, и все время один и тот же, днем и ночью. Это хорошее мужское качество.
— Да, это так, — сказала Сюзан.
Мир Сюзан счастливо был ограничен стенами дома и цепью холмов на горизонте, но в один прекрасный день она услышала шум автомобиля. Она шила розовое полотняное платьице для Марсии — у Марсии были такие же темные глаза, как у Сюзан, — когда кто-то позвонил. Она услышала голос Джейн и затем грубый и нетерпеливый голос Дэвида Барнса:
— Было чертовски трудно отыскать ваш дом.
Она сразу же встала и отложила шитье. Джейн уже стояла в дверях комнаты, объявляя:
— Внизу какой-то господин. Он так злится, наверное, какой-нибудь туз!
— Уже иду, — сказала Сюзан.
Вниз она, однако, пошла не сразу. Когда Джейн ушла, она в нерешительности постояла, затем заглянула в комнату, где спала Марсия. Она как раз просыпалась, зевая и потягиваясь. Сюзан взяла ее на руки, надела на нее чистое платьице и расчесала короткие, темные кудряшки.
— Кто-то пришел к нам в гости, — сказала она и с Марсией на руках спустилась в гостиную, где стоял Дэвид Барнс и смотрел в окно. Он стал еще толще, чем раньше, и в грубом костюме из твида походил на медведя.
— Я заставила вас ждать, — сказала она весело. — Хотела вам показать Марсию. Ее еще не было на свете, когда вы уезжали.
Он повернулся, сжимая в руке короткую, тяжелую суковатую палку. Из кармана у него торчала кепка, которую он небрежно засунул туда.
— И это все, что вы сделали?
— А разве этого мало? — ответила она со стальным блеском в глазах.
Сюзан присела, посадив Марсию себе на колени, но Барнс упрямо остался стоять. «Он изменился, — подумала она. — Постарел».
— Вы вообще-то работали? — спросил он.
Сюзан не ответила. Марсия пыталась слезть вниз, а когда вырвалась, запищала:
— Джейн!
— Пустите ее, — распорядился Дэвид Барнс. — Вы ей не нужны. Кто это Джейн?