— Вкусный, — подтвердила Сюзан. Она совершенно забывала о еде. И только когда приходила домой и чувствовала запах приготовленного ужина, а на языке вкус пищи, то обнаруживала, что голодна, как волк.
— Пожалуй, ему уже пора ходить в школу, — сказала она Джейн, вошедшей с миской салата.
— Может быть, это пошло бы ему на пользу, — согласилась Джейн, стоящая в ожидании пустых тарелок. — Хотя и жаль, что ему придется учиться по книжкам на этом языке.
— Я думаю, что смогла бы завтра взять отгул и устроить дело со школой, — сказала Сюзан. Она уже давно не проводила с детьми целый день. В ней проснулась жажда общения. «Они не должны забывать, что я их мать», — подумала она с небольшой долей ревности.
И весь этот день им не нужен был никто другой, кроме Сюзан.
— Хочу, чтобы мне застегнула платье мама, — кричала Марсия. — Уходи, Джейн, ты старая и злая!
— Мама, я нарисовал птичек, — сказал Джон ревниво. — Иди посмотри на моих птичек!
После завтрака Сюзан отвела детей к мистеру Уизерсу, английскому священнику, который однажды приходил ее навестить.
— Нам нужна школа для Джона, — сказала она. Они сидели в настоящем английском салоне, окна которого выходили на старую, извилистую парижскую улочку. Пожилая и милая жена мистера Уизерса обратилась к детям:
— Угощайтесь бисквитами, мои милые!
— Она имеет в виду печенье, мама, — объяснил Джон шепотом, когда она подавала им коробочку.
— Подождите, — сказал священник.
— Французская школа, — повторила Сюзан.
— Ах, — сказал мистер Уизерс, — я не уверен, разумно ли начинать обучение ребенка на иностранном языке!
— Ах, нет, звонко вскрикнула миссис Уизерс, — ты не позволишь сделать их чужими! Это большое искушение, и человек не выдерживает его, даже не зная об этом. Иногда у меня возникает такое странное чувство, когда я возвращаюсь в старую добрую Англию. Если бы у мистера Уизерса не было паствы в Париже…
Но Сюзан все-таки определила Джона в расположенную поблизости маленькую школу, куда ходили соседские дети. Мистер Уизерс, наверняка, о такой школе и не слышал и уж точно бы ее не одобрил. Маленькие, опрятно одетые французы и француженки ходили туда каждое утро. Сюзан зашла в эту школу, когда они распрощались с мистером Уизерсом.
— Ну, конечно, — воскликнула директорша — полная женщина с приятным и свежим лицом, — почему бы и нет, мадам? Мы не против того, чтобы английские мальчики учились во французской школе! Тебе только шесть лет? Ну, так ты большой мальчик! Англичане такие рослые. А, ты — американец? А они еще выше англичан. Да, да, завтра, а лучше сейчас же, почему бы и нет?
После обеда они пошли в Лувр. Побродив по его залам, они остановились перед Венерой Милосской.
— Ты тоже так умеешь? — спросил Джон.
— Не знаю, — ответила Сюзан. Целый день она не вспоминала о вопросе, который задавала себе в прошлый вечер. Теперь же он снова вынырнул. Как гладка поверхность тела Венеры и как плавно переходят друг в друга все плоскости! В ней не было ничего угловатого, что нарушало бы гармонию формы.
— Джон, посмотри, — сказала она взволнованно, — прикоснись! — Сюзан подняла сына, чтобы он мог дотронуться до гладкого камня. — Посмотри, как сливаются все линии, словно они из воды! Помнишь морские волны, убегающие от корабля?
Дети смотрели на нее большими, непонимающими глазами.
— Пойдем, уже пора домой, — ласково сказала им Сюзан. А когда они вернулись, она накормила, искупала их и уложила в кроватки.
— Я уже сам умею мыться, — протестовал Джон. — Джейн всегда дает мне самому.
— Ну тогда я тебя просто вытру, — сказала она ему, когда он вылез из жестяной ванны. Сюзан, вытирая сына, прикасалась к его худому, но крепкому телу. Оно постепенно теряло округлость форм и становилось несколько угловатым. На какое-то мгновение она увидела его как статую: угол плеча и изгиб бедер, поворот головы… Она провела с ними целый день. Дети были счастливы, а она удовлетворена. На протяжении всего дня она могла в любой момент коснуться их, приласкать, взять их за руки, так что одну половину своего естества она насытила, но в другой давал о себе знать голод.
Когда дети были уложены в постели, она вдруг сказала Джейн:
— Я перед сном немного прогуляюсь.
За дверями ее ждал вопрос, не получивший ответа. Сюзан пересекла маленькую площадь и села на скамейку рядом со статуей старого генерала. На его плечах удобно устроились нахохлившиеся воробьи. Она сидела там долго, пока мадам и ее черноволосый помощник не закрыли щитом витрину и дверь лавки на ночь. Ночью маленькая площадь была так же тиха, как дома поле. Исключением было лишь маленькое кафе в дальнем углу. Но там столики уже были пусты. Мимо Сюзан прошла молодая пара; мужчина затащил свою спутницу в тень памятника и страстно, долго целовал.
— Alors [1], — сказал он наконец с глубоким вздохом, и женщина на минутку прильнула к нему. Затем они покинули свое укрытие и пошли дальше. Сюзан они не заметили. Но она наблюдала за ними с такой жадностью, словно знала их. Она прямо-таки физически ощущала объятия мужчины и натиск его губ. Она сидела и думала о них, о таких людях, как они, вообще о людях и о непрекращающемся течении жизни, которая требует своего продолжения. И Сюзан как раз хотела схватить эту жизнь в руки и принудить ее существовать всегда. Те две фигуры, мужчина и женщина, стояли вместе, словно мрамор. Жизнь в своем высочайшем проявлении спокойна, и только мрамор может заключать в себе это возвышенное спокойствие, к которому стремится любое движение.
Сюзан встала и почувствовала, как в нее вливается сила. Она уже знала свои инструменты и овладела навыками работы с материалами. Но инструментов недостаточно, а материал — всего лишь средство. Мрамор, камень и бронза, плоть, кровь и кости — не что иное, как средства.
«Я хочу творить людей», — думала она. Внезапно она поняла, что покончила с цифрами и металлами, с литьем и плавкой. Она овладела своим ремеслом. Теперь она должна найти в себе свое мастерство.
— Мне нужно отдельное ателье, — сказала она Дэвиду Барнсу. — Вы действительно были весьма добры, поддерживая меня. Но теперь я хочу работать всерьез, а для этого мне надо быть одной.
— Я не знаю, с чего это вы решили, что все умеете, — пробормотал Барнс. В последнее время он был невероятно вспыльчив, так как чем дальше, тем больше убеждался в том, что за своим следующим «титаном» ему необходимо отправиться в Америку. До сих пор все эти великие мужи, канувшие в Лету, были уроженцами Европы и Англии. Но Барнс уже добрался до современников.
— Мне просто необходимо ехать в Америку, — стенал он. — Эдисон ко мне не придет. Вы можете распоряжаться моим ателье!
— Ну уж нет, — отвергла она это щедрое предложение. — Вы все равно остались бы здесь и я бы никогда от вас не избавилась.
— Вы слабая баба. Если бы вы были сильной, то смогли бы работать, где угодно. Посмотрите на меня! Я работаю там, где у меня есть материал. Руки у меня всегда с собой, и с глиной проблем нет. Одну из своих лучших вещей я делал в одном английском постоялом дворе, окруженный кучей гогочущих мужиков.
— Я бы тоже так сумела, — крикнула она ему в лицо. Его пренебрежительные слова разожгли в ней ярость, как факел солому. — Вы этакий чертов деспот! Я чувствую, что вы тут, даже когда вас нет.
— Я никогда не вмешивался в вашу работу, — кричал он.
— Вы вмешивались уже тем, что вы есть, — запальчиво ответила она.
Их слова могли бы стать вызовом на дуэль.
— Я призываю вас взять мое ателье и продолжать свою работу!
— Я могла бы, если бы знала, в чем, собственно, заключается моя работа. Пока что я в поисках. Даже если вы уедете, ваши мысли, ваши слова будут тут висеть в воздухе вашим эхом. А я этого не желаю!