Наконец он отошел от нее.
— Я не верю, что ты вообще когда-либо кого-нибудь целовала, — сказал он изумленно и весело.
Сюзан не ответила.
Она смотрела на него огромными, полными слез глазами. Она дрожала.
— Не плачь, — сказал он. Да, ей было страшно и впервые в жизни она почувствовала, что силы оставили ее. Он громко засмеялся.
— И ты выйдешь за меня замуж, — он прижал ее к себе и снова и снова целовал ее, пока она тоже не рассмеялась. Она бессильно плакала и смеялась одновременно:
— Ах, Блейк, Блейк!
— Так! — сказал он. — А теперь возьми шляпу и пойдем праздновать!
Он ворвался в ее жизнь, словно свежий морской ветер, захватив инициативу и принимая важные для них обоих решения.
— Мы поженимся тотчас же, — заявил он тоном, не терпящим возражений. Он показывал ей Париж таким, каким она его еще не видела. Ее Парижем были тихие, извилистые улочки, старый каменный генерал, маленькие комнатки над булочной мадам Жер и сама она с ее маленьким морщинистым личиком, сияющим поутру. Ну и, конечно же, Лувр, Сена, букинистические лавочки и огромный, тихий собор Нотр-Дам. Все это и люди, которых она внимательно рассматривала, было ее Парижем.
Блейк, однако, продолжал по ночам возить ее по городу.
— Этого, Сюзан, ты еще не видела? Но ведь как раз это и есть Париж! — Она ошеломленно смотрела на толпу сумасшедших, пестро одетых, танцующих людей. Она сидела в театре и слушала веселый, остроумный диалог актеров, смеялась и немного конфузилась.
— Если бы мне раньше кто-то сказал, что я женюсь на ребенке! — говорил он. — Сюзан, ты еще дитя. Милая, ты не очень-то большая интеллектуалка. Но добропорядочный, большой интеллигентный ребенок, к тому же не очень-то разговорчивый. Что мне с тобой делать? Это выглядит так, словно я взял себе домой щенка бернардина. — Он смеялся, глаза у него сверкали, и Сюзан казалась самой себе глупой и беспомощной.
И действительно, иногда она не знала, что сказать Блейку. В конце концов, она никогда много не говорила. Она постоянно бывала чем-то занята. Когда кто-то говорил, она всегда внимательно слушала; но теперь она внимала не только его словам, но также жестам, взгляду, интонации его богатого оттенками голоса. Временами ей казалось, что она даже знает, о чем он думает. А говорить при этом ей и не требовалось.
— Может быть, ты и прав, — покорно сказала она Блейку.
Затем наступили прекрасные солнечные дни, которые они проводили в Булонском лесу. Блейк, сняв пальто, катал ее в маленькой лодке по озерку. Она уже не так его боялась и после нескольких прогулок робко спросила его:
— Ты бы не возражал, если бы мы с собою взяли детей?
— Конечно же, нет, если ты этого хочешь.
Хотя она ему и не призналась, но обычно она не развлекалась без детей. Она так желала, чтобы Блейк видел, какие они красивые. Она рассказала ему, как когда-то страстно мечтала о детях, что хотела иметь их много, и, зардевшись, осознала, что теперь у нее могли бы быть и еще. Вплоть до этого момента она и не думала, что могла бы с Блейком иметь детей.
Но Блейк вскользь сказал:
— Сюзан, милая, тебе бы детей вообще не надо иметь.
Он мешал ложкой в высоком зеленом стакане. Они обедали.
— Ведь ты не можешь так растрачивать свои силы. Я тебе этого не позволю.
— Но, Блейк, ты этого не понимаешь, — она серьезно посмотрела на него. — Это совершенно не так. Я не могу тебе объяснить, что я чувствую, когда ношу в себе ребенка — словно работают не только голова и руки, но и все мое существо…
— Сюзан, ты же меня любишь, — прервал он ее внезапно. Его глаза смотрели на нее поверх зеленого стакана хмуро и немного холодно. Сюзан смутилась.
— Но, Блейк, когда двое любят друг друга, они хотят детей.
— Я детей не хочу — я бешено влюблен в тебя, старомодная ты моя!
Он протянул красивую длинную, узкую руку и погладил под столом ее ладонь. Она ловила ртом воздух. Она дрожала от его прикосновения, он был таким сильным и желанным. Она станет его женой, почему же она все еще боится его? Когда они будут принадлежать друг другу, он захочет иметь детей. Может быть, он такой потому только, что еще не был женат и никогда не знал дома? Мать его умерла, когда он был еще маленьким мальчиком, а отец после ее смерти так и не женился. Денег у них было много, и они много путешествовали.
— Мне так бы хотелось, чтобы ты любил Джона и Марсию, — сказала она боязливо. — У Марсии длиннющие ресницы, а Джон такой милый, хороший мальчик.
— Я вообще не могу их представить. Ты и дети! Ты, наверное, произвела их на свет только для того, чтобы напугать меня.
Но Сюзан не желала шутить.
— Нет, я не преследовала такой цели, Блейк. Если хочешь, чтобы я была счастлива, ты должен полюбить их.
— В таком случае, я тебе обещаю, что буду любить их, — ответил он весело.
Он действительно был мил с ними. Но Сюзан не была уверена, любит ли он их.
— Внимание! — крикнул он. — Ловите! — и бросил им несколько франков. — Купите-ка на них шарики. Я люблю детей с шариками.
— Я не могу себе купить ничего другого, кроме шариков, мамочка? — разочарованно спросил Джон.
Блейк рассмеялся своим задорным веселым смехом.
— Нет, юный догматик! Шарики означают все, что угодно. Это просто я люблю шарики.
— Тогда я и вам один куплю, — сказал Джон вежливо, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства в этой ситуации.
Джон немного боялся Блейка, и Сюзан это чувствовала. Он был с Блейком невероятно вежлив, никогда не преминул утром поздороваться и поблагодарить за мелкие подарки. Но в большинстве случаев он был от этих подарков сам не свой.
— Что мне с этим делать, мамочка? — спросил он однажды, когда Блейк ушел. Мальчик рассматривал забавного керамического тигренка, который, повернув голову, печально смотрел на свой хвост.
— Если честно, то я и не знаю, — ответила искренне Сюзан.
— Он вполне jolie [5], — с вызовом сказала Марсия. Марсия Блейка не боялась. Она никогда не была робкой, и ей ничто не внушало страх.
— Ты мне нравишься, — сказала она однажды Блейку. — Очень даже нравишься.
— Я рад, — сказал он весело и добавил ехидно: — Я всем нравлюсь, то есть, почти всем. Только Сюзан иногда не нравлюсь.
— А мне — да, — сказала Марсия серьезно. — И этого вполне достаточно.
Она покровительственно взяла его за руку и с вызовом посмотрела на Сюзан. Ее детская заносчивость в данной ситуации была совершенно абсурдной. Но все же Сюзан чувствовала, что ей надо протянуть руку и прикоснуться к Блейку…
— Если тебе тигренок не нравится, я его возьму себе, — заявила Марсия Джону.
— Возьми, — согласился Джон. — Он мне не нужен.
Марсия схватила игрушку.
— Я буду звать его Блейком, — шептала она и гладила статуэтку. — Милый, красивый Блейк!
— На самом деле он вовсе и не красивый, — сказала Сюзан. — Но я рада, что ты не сказал этого в присутствии Блейка.
— Как бы я мог сказать ему что-нибудь подобное?! — выкрикнул Джон, и глаза у него широко раскрылись от страха.
— А мне он нравится, — настаивала на своем Марсия.
Сюзан было не легко сказать Джейн, что она выйдет замуж за Блейка. Однажды вечером, уложив детей в постель, она зашла к Джейн на кухню и сказала напрямую, потому что не знала, как можно было бы об этом сообщить иначе:
— Джейн, я выхожу замуж!
Джейн подняла на нее взгляд.
— Матерь Божья! Неужто за француза?!
— Нет. За американца из Нью-Йорка.
Джейн во все глаза уставилась на нее. С Блейком она еще не была знакома.
— Неужели в городе есть хоть один американец? Я сама тут еще ни одной христианской души не видела.
Сюзан рассмеялась.
— Он тоже скульптор.
— А, тот самый! — сказала Джейн с сомнением. — Дети мне о нем рассказывали, но то, что он американец, они мне не говорили. Ну, надеюсь, что вам это пойдет на пользу. Но не знаю. Я всегда говорю: «Не гаси то, что тебя не жжет». В одном супружестве вы были счастливы. Но на свете нет столько хороших мужчин. Они или уже женаты, или уже под дерном.