Холланда, как и Якобсена, подвергли допросу все члены Комиссии, но в отличие от датчанина Макс Холланд не жалел черных красок в описании личности Джеймса Кейла.
Он утверждал, что с самого начала разглядел в Джиме едва ли не параноика, крайне эгоистичного и уверенного в собственной непогрешимости. Затем весьма подробно пересказал содержание их последней беседы в комнатке под ареной на Альфе Центавра 3.
— В таком случае, — сказал Хейнман, — действительно ли этот человек, еще до того, как достиг Мира Владык, решил игнорировать все приказы, полученные от народа Земли? Ваше мнение? Он решил не считаться с возможными для Земли последствиями?
— Да, таково мое мнение, — ответил Холланд, и больше ему вопросов не задавали.
Далее была вызвана Ро, которую вообще не допрашивали, а лишь попросили прослушать магнитофонную запись ее собственного рассказа о действиях Джима с того момента, как она встретила его на борту корабля принцессы Афуан.
Когда запись кончилась, Хейнман, прочищая горло, откашлялся, и подался вперед, явно намереваясь что-то спросить. Но не успел — его вниманием завладел губернатор Альфы Центавра 3, прошептав что-то на ухо. Хейнман с почтением выслушал, затем откинулся на спинку кресла Ро отпустили, так и не задав ни единого вопроса.
Сидевший рядом с Джимом Вилькоксин вдруг наклонился и впервые с начала заседания прошептал Джиму в ухо:
— Послушайте! Мы можем использовать право перекрестного допроса. Хейнман, а точнее, губернатор Центавра допустил огромную ошибку, когда посоветовал не допрашивать Ро. Я уверен, она хочет давать показания в вашу пользу, и, думаю, если мы начнем ее допрашивать, я сумею представить ее ответы в самом выгодном для вас свете.
Джим покачал головой. Как бы там ни было, на споры времени не оставалось, ибо на допрос вызвали его самого.
Хейнман начал с личных качеств Джима, которые явились решающими при выборе его посланцем в Мир Владык, но довольно быстро ушел от этой щекотливой для Комиссии темы.
— У вас когда-нибудь возникали сомнения в правильности и целесообразности проекта? — спросил он Джима.
— Нет.
— Но перед самым полетом в Мир Владык, похоже, кое-какие сомнения у вас возникли. — Хейнман порылся в груде листков на столе, наконец выудил нужный.
— Мистер Холланд докладывал, я цитирую: «…Макс, тебе уже поздно вмешиваться. С этого момента я все буду решать сам». Вы произносили эти слова?
— Нет.
— Нет?! — Хейнман нахмурился, глядя поверх листков, которые держал в руке.
— Я сказал иначе, — пояснил Джим. — Вот мои подлинные слова: «Мне очень жаль, Макс, но это должно было случиться рано или поздно. Отныне проект не может служить мне руководством и я буду следовать только собственному мнению».
Хейнман сидел мрачнее тучи.
— Не вижу особой разницы, — заявил он.
— Зато я вижу, — возразил Джим. — Иначе я не привел бы именно этих — подлинных — слов. По-видимому, разницы не заметил и мистер Холланд…
Джим почувствовал, что под столом его сильно дергают за рукав.
— Полегче, — прошептал Вилькоксин. — Ради всего святого, полегче!
— Ах, значит, вы видите разницу! — произнес Хейнман с оттенком торжества в голосе. Он откинулся в кресле и посмотрел на остальных членов Комиссии. — И вы не отрицаете, что, вопреки мнению мистера Холланда, взяли с собой пистолет и нож?
— Нет, — сказал Джим.
Хейнман вытащил из кармана платок, старательно промокнул рот.
— Что ж, — сказал он. — Кажется, с этим все.
Из кипы бумаг он извлек новый лист и сделал пометку карандашом.
— Только что, — провозгласил он, — вы слышали рассказ о своих действиях, начиная с момента, когда покинули космопорт Альфы Центавра Три и до настоящего времени, из уст мисс… Высокородной Ро. Имеете ли что-нибудь добавить к данному рассказу?
— Нет, — сказал Джим.
И вновь почувствовал, как Вилькоксин отчаянно дергает его за рукав. Но не обратил на него внимания.
— Никаких замечаний. Так, — резюмировал Хейнман. — Должен ли я понимать это в том смысле, что вы отказываетесь объяснить те странные действия, которые позволили себе в Мире Владык, вопреки утвержденной программе?
— Я этого не говорил, — сказал Джим. — Рассказ Ро абсолютно точен. Но как его поняли вы — другое дело. Мало того, вы сделали неправильные выводы о том, что совершенное мною в Мире Владык шло вразрез с программой.
— В таком случае вам, наверное, следует объяснить нам наши заблуждения, мистер Кейл, — предложил Хейнман.
— Я давно пытаюсь это сделать, — отпарировал Джим.
От этих слов на щеках председателя заиграла легкая краска, однако Хейнман решил оставить вызов без ответа. Взмахом руки он приказал продолжать.
— Объяснение достаточно просто, — сказал Джим. — Высокородные Империи Мира Владык — и я уверен, губернатор Альфы Центавра Три со мной согласится — высшие существа по отношению к людям, населяющим миры типа Центавра и множество других. — Тут Джим посмотрел на губернатора, но тот избежал его взгляда. — И по отношению к нам, людям Земли. Поэтому даже тщательно разработанные на Земле планы были не в состоянии помочь мне в мире, где самый захудалый его представитель на голову выше любого гения нашей планеты. С самого начала мне пришлось приспосабливаться к совершенно незнакомой обстановке, и я вынужден был самостоятельно принимать решения, ибо ни один земной ум не смог бы предугадать ситуации, которые могли там возникнуть.
— Насколько я помню, — заметил Хейнман, — вы ни разу не заявляли о подобных сомнениях во время подготовки.
— Выскажи я их раньше, я был бы немедленно отстранен.
Рядом послышался слабый стон Вилькоксина.
— Конечно, конечно, — сказал Хейнман. — Продолжайте, мистер Кейл.
— Попав в Мир Владык, я понял, что смогу защищать интересы Земли только в том случае, если проникну в окружение Императора. Император Мира Владык болен, похоже, шизофренией, а Империей управлял дядя Императора — Вотан. Третий по значительности человек Империи — Галиан — плел против них интриги, стремясь занять положение Вотана, то есть сосредоточить в своих руках всю реальную власть. План Галиана состоял в убийстве Вотана и Старкинов — преданных слуг Императора. Затем, заняв верховное положение в Империи, Галиан собирался создать новых Старкинов, преданных уже не Императору, а лично ему, Галиану. Ибо Старкины — это генетически взращенная искусственная раса. Галиан был уверен, что за два-три поколения ему удастся вывести новую расу солдат, а материал он планировал брать отсюда — с Земли.
Джим замолк и окинул взглядом членов Комиссии, сидящих за длинным столом.
Только через несколько секунд после окончания речи Джима смысл его слов дошел до сознания членов Комиссии. Председатель вздрогнул, остальные повскакали с мест, да так и остались стоять.
— Что это значит, мистер Кейл? — требовательно произнес Хейнман. — Вы обвиняете Высокородного Галиана, которого сами же убили, в умышленном геноциде — в том, что он якобы хотел преобразить нас генетически и сделать своими послушными воинами и телохранителями?
— Я не обвиняю его, — возразил Джим, сохраняя спокойствие. — Я констатирую факт — известный факт намерений принца Империи Галиана, которые он сам высказывал в качестве своих, если хотите, планов. Не думаю, что вы это поймете, — в голосе Джима впервые появилась нотка иронии, — но планы его никогда не вызвали бы ужаса у Высокородных. В конце концов, жители колоний всегда являлись только слугами Высокородных, а мы ведь даже не колония. Мы всего-навсего Волки — дикие мужчины и дикие женщины, обитающие за пределами цивилизованной Империи.
Хейнман откинулся в кресле и, повернувшись к губернатору Альфы Центавра, что-то зашептал ему в ухо. Джим сидел не шевелясь, пока их приватная беседа не окончилась, и председатель Хейнман вновь не повернулся к нему.