— Какой тайны?
— Воскреснут мертвые окрест. Я убиваю живое, я спасаю мертвое. И еще скажу тебе: есть вещи гораздо хуже, чем я. Но ты их не увидишь — к тому времени я тебя уже уничтожу. Теперь иди обратно на обед. И не задавай вопросов. Я делал так задолго до появления некоего Тун Чьеня, и буду так делать еще очень долго после него.
Он ударил, ударил в ЭТО изо всех сил.
И почувствовал страшную боль в голове.
Наступила темнота. Чьень почувствовал, что куда-то падает.
И снова темнота. Он подумал: «Я еще доберусь до тебя. Ты сам умрешь. Ты умрешь в мучениях. Будешь мучиться, как мучаемся мы, точно так же как мы. Я тебя распну. Клянусь Богом, я тебя распну на чем-нибудь высоком. И тебе будет очень больно. Как мне сейчас».
Чьень зажмурился.
Кто-то дернул его за плечо, резко, грубо. Он услышал голос Кимо Окубары:
— Напился как свинья. А ну, поднимайся! Шевелись!
Не открывая глаз, Чьень попросил:
— Вызовите такси.
— Такси уже ждет. Отправляйся домой. Какой позор! Устроить дебош на обеде у Великого Вождя.
С трудом поднявшись на ноги, он открыл глаза, осмотрел себя. «Наш Вождь — Единственный Истинный Бог. И враг, с которым мы сражаемся — тоже Бог. Они правы, он — это все, что есть. А я не понимал, что это значит. „Ты тоже Бог, — подумал он, глядя на офицера протокола. — Так что выхода нет, даже прыгать бесполезно. Это инстинкт сработал“, — решил он, весь дрожа.
— Смешивать алкоголь и наркотики, — презрительно процедил Окубара, — значит навсегда испортить карьеру. Мне это не раз приходилось видеть. Пошел вон.
Пошатываясь, Чьень побрел к громадным центральным дверям виллы Янцзы. Два лакея в костюмах средневековых рыцарей торжественно распахнули створки, качнув плюмажами на шлемах. Один из них сказал:
— Всего доброго, товарищ.
— Иди ты на… — огрызнулся Чьень и вышел в ночь.
Без четверти три ночи. Чьень, не в силах сомкнуть глаз, сидел у себя в гостиной, куря одну сигару за другой. В дверь постучали.
Открыв, он увидел Таню Ли в шинели, с посиневшим от холода лицом. В глазах застыл немой вопрос.
— Не смотри на меня так, — грубо сказал он. Сигара погасла, и он раскурил ее заново. — На меня и так сегодня пялились больше, чем достаточно.
— Вы видели, — сказала она.
Он кивнул.
Она села на подлокотник кресла и, помедлив, попросила:
— Расскажите, как это было.
— Уезжай отсюда как можно дальше. Очень, очень далеко, — сказал он. Потом вспомнил — нет такого далеко, чтобы спрятаться, скрыться. Кажется, что-то об этом было в стихотворении.
— Забудьте, что я сказал. — Он с трудом дошел до кухни и стал готовить кофе.
— Так… так плохо? — спросила Таня, войдя следом.
— Мы обречены. Обречены — вы к я, то есть себя я не имею в виду. Я в это не ввязываюсь. Просто хочу работать в Министерстве и забыть все, что произошло. Забыть всю эту чертовщину.
— Это инопланетное существо?
— Да, — кивнул он.
— Оно настроено враждебно к нам?
— Да. И нет. И то, и другое одновременно. В основном — враждебно.
— Тогда мы должны…
— Иди-ка домой и ложись спать, — посоветовал Чьень и внимательно посмотрел на нее. Он довольно долго просидел в гостиной, и многое обдумал. Очень многое. — Ты замужем?
— Нет, сейчас — нет. Раньше была.
— Останься со мной, — попросил он. — До утра, пока не взойдет солнце. Уже недолго осталось. Я боюсь темноты, — добавил он.
— Ладно. — Таня расстегнула пряжку плаща, — но я должна получить ответы.
— Что имел в виду Драйден? — спросил Чьень. — Небесные сферы… Что это значит?
— Нарушатся законы Вселенной. — Она повесила плащ в шкаф спальни. Под плащом у не был оранжевый полосатый свитер и плотно облегающие брюки.
— Скверно, — вздохнул Чьень.
— Не знаю. Наверное, — подумав, ответила она.
— По-моему, это как-то связано с идеей старика Пифагора о „музыке сфер“. — Она уселась на кровать и стала снимать туфли, похожие на тапочки.
— Ты веришь в это? Или ты веришь в Бога?
— Бога! — засмеялась она. — Время веры в Бога кончилось вместе с эпохой паровозов. О чем ты? О боге или о Боге?
— Не смотри на меня так. — Он резко отодвинулся. — После сегодняшнего вечера я не люблю, когда на меня смотрят.
— Если Бог существует, наши дела Его, наверное, мало волнуют, — сказала Таня. — Я так думаю. Победит зло или добро, погибнет человек или животное — Ему, судя по всему, это безразлично. Честно говоря, я не вижу никаких Его проявлений. И Партия всегда отрицала всякую форму…
— Но ты в Него верила? Когда была маленькой?
— Только тогда. И я верила…
— А тебе не приходило в голову, что „добро“ и „зло“ — это разные названия одного и того же? Что Бог может быть добрым и злым одновременно?
— Я тебе налью чего-нибудь. — Шлепая босыми ногами, Таня вышла на кухню.
— Разрушитель, — сказал Чьень. — Железяка, Пасть, Птица, Заоблачная Труба. Плюс другие названия, формы, не знаю. У меня была галлюцинация. На обеде у Вождя. Очень сильная и очень страшная.
— Но стелазин…
— От него стало еще хуже.
— Можно ли бороться с ним?.. — задумалась Таня. — Этим существом, созданием, призраком, видением — что ты видел? Ты называешь это галлюцинацией… но, очевидно, это была не галлюцинация.
Чьень сказал:
— Верь в него.
— И что это даст?
— Ничего, — устало ответил он. — Ровным счетом ничего. Я устал, пить не хочу. Давай ляжем в постель.
— Хорошо. — Она прошлепала обратно в спальню, начала стягивать через голову свой полосатый свитер. — Поговорим потом.
— Галлюцинация, — пробормотал Чьень, — Милосердная галлюцинация. Лучше бы у меня была галлюцинация. Верните мне мою галлюцинацию! Пусть все будет как раньше, до той встречи с калекой-торговцем.
— Ложись в постель. Тебе будет хорошо — тепло и приятно.
Он снял галстук, рубашку — и увидел на правом плече знак, стигмат, след руки, остановившей его прыжок с веранды. Красные полосы. Похоже, они никогда не исчезнут. Он надел пижамную куртку, чтобы скрыть следы.
— Твоей карьере теперь ничего не грозит, — сказала Таня. — Разве ты не рад?
— Конечно рад, — кивнул он, ничего не видя в темноте. — Очень рад.
— Иди ко мне, — позвала Таня, обнимая его. — Забудь обо всем. По крайней мере, сейчас.
Он прижал ее к себе. И стал делать то, о чем она просила, и чего хотел сам. Она была ловкая и хорошо справилась со своей ролью. Они хранили молчание, потом она выдохнула: „О-о!..“ И обмякла.
— Если бы можно было продолжать вот так бесконечно, — сказал Чьень.
— Это и была вечность, — ответила Таня. — Мы были вне времени. Это безгранично, как океан. Наверное, так было в кембрийскую эру, пока мы не выползли на сушу. И есть только один путь назад — заниматься любовью. Вот почему это так много значит для нас. В те времена мы были как единое целое, как одна большая медуза… Их иногда выбрасывает на берег волна.
— Выбрасывает на берег, и они умирают, — сказал он.
Он прошлепал в ванную за полотенцем. Там он снова — поскольку был голый, — увидел свое плечо, то место, где Оно его ухватило, втаскивая назад, чтобы поиграть с ним еще.
След кровоточил.
Чьень промокнул кровь, но она тут же выступила вновь. „Сколько я протяну? Наверное, несколько часов“.
Вернувшись в спальню, он спросил:
— Ты не устала?
— Нисколько. Если ты можешь еще… — Она смотрела на него, едва видимая в смутном свете утра.
— Могу, — сказал он. И прижал Таню к себе.
Роджер Желязны
ПРОБУЖДЕНИЕ РУМОКО
Когда Джей-9 вышла из-под контроля, я сидел в рубке, следя за исправностью аппаратуры на борту капсулы. Это была обычная, довольно скучная работа.
Внизу, в капсуле, находились два человека. Они осматривали Дорогу в Ад — высверленный в океанском дне туннель, по которому в самое ближайшее время должно будет открыться движение. Если бы в рубке присутствовал кто-нибудь из инженеров, отвечающих за Джей-9, я бы не встревожился. Но один из них улетел на Шпицберген, а другой с утра лежал пластом в медицинском изоляторе.