Эндрюс промолчал.
— Не бойтесь. Я слишком слаб. К тому же, у меня нет молотка.
Эндрюс постучал в дверь, и они вошли.
Юнгер в белом тюрбане из бинтов восседал на подушках. На стеганом покрывале перед ним лежала закрытая книга. Он смотрел за окно, в сад.
— Доброе утро, сукин ты сын.
Юнгер обернулся.
— Прошу.
Мур вложил в приветствие всю злобу, накопившуюся в душе, и теперь не знал, что еще сказать. Он уселся на стул возле кровати, достал трубку и, вспомнив, что не захватил табак, принялся ковырять в чашечке ногтем. Эндрюс и санитары делали вид, будто не смотрят на него.
Мур сунул в рот пустую трубку и поднял глаза.
— Мне очень жаль, — сказал Юнгер. — Ты способен в это поверить?
— Нет.
— Она — это будущее. Я вбил в ее сердце кол, но все же она не мертва. Врачи говорят, она выздоровеет. Она будет красивей, чем прежде. — Он вздрогнул и потупился.
— Если для тебя это послужит утешением, знай, — продолжал он, — что я страдаю и буду страдать всю жизнь. Нет на свете гавани для моего «Летучего голландца». Я буду плыть на нем, пока не умру среди чужих людей. — Жалко улыбаясь, он посмотрел на Мура. — Ее спасут! Она будет спать, пока врачи не подготовятся к операции. Потом вы соединитесь навеки, а я… я буду скитаться. И уже никогда не окажусь на твоем пути. Желаю счастья. И не прошу прощенья.
Мур встал.
— Сейчас нам не о чем говорить. Но когда-нибудь мы вернемся к этой теме.
Возвращаясь в свою палату, он подумал, что так ничего и не высказал Юнгеру.
— Перед Кругом стоит этический вопрос, и отвечать на него придется мне, — сказала Мэри Мод. — К сожалению, он поставлен правительственными юристами, поэтому, в отличие от многих других этических вопросов, от него нельзя уклониться.
— Он касается Мура и Юнгера? — спросил Эндрюс.
— Не только. Он касается всего Круга, хотя возник в результате этого конфликта.
Она указала на журнал, лежащий перед ней на столе. Эндрюс кивнул.
— «Вот, агнец Божий», — прочитала она заголовок редакционной статьи, рассматривая фотографию члена Круга, распростертого на полу в церкви. — Нас обвиняют, будто мы плодим психопатов всех мастей, вплоть до некрофилов. Тут есть еще один снимок. Здесь, на третьей странице.
— Я видел.
— От нас требуют гарантий, что впредь член Круга, покидая стены Обители навсегда, не утратит свойственной ему фривольности и не впадет в глупую патетику.
— Но ведь это случилось впервые.
— Разумеется. — Она улыбнулась. — Обычно нашим бывшим питомцам хватает такта потерпеть несколько недель, прежде чем их поведение становится антиобщественным. Все они отличаются полной неприспособляемостью к окружающему миру. На первых порах она не так дает себя знать благодаря их богатству. Но этот случай, — она снова показала на журнал, позволил недоброжелателям упрекнуть нас, что мы либо выбираем не тех людей, либо недостаточно хорошо проверяем состояние их здоровья, прежде чем расстаться с ними. И то, и другое — нелепо. Первое — потому что собеседования провожу я, а второе — потому что нельзя ожидать от человека, сброшенного с небес на землю, что он сохранит свое обаяние и душевное равновесие. Это невозможно, как бы его не натаскивали.
— Но Юнгер и Мур были вполне нормальны и никогда не сводили между собой тесного знакомства. Правда, после того, как их эпоха ушла в историю, они встречались немного чаще, и оба были очень чувствительны к переменам. Но это проблема всего Круга.
Эндрюс промолчал.
— Я пытаюсь подвести тебя к мысли, что этот инцидент — обычная ссора на почве ревности. Я не могла его предвидеть, поскольку любовь женщины непредсказуема. Переменчивый век тут ни при чем. Или я не права?
Эндрюс не ответил.
— Следовательно, проблемы как таковой не существует, — продолжала Дуэнья. — Мы не выгоняем за порог наших домочадцев. Мы просто переселяем в будущее здоровых, одаренных, обладающих вкусом людей нескольких поколений. Единственная наша ошибка в том, что мы не учли извечной проблемы любовного треугольника. Между двумя мужчинами, увлеченными красивой женщиной, всегда возникает антагонизм. Ты согласен?
— Он верил, что умирает на самом деле, — сказал Эндрюс. — У меня не выходит из головы, что он не имел никакого представления о Всемирном Кодексе.
— Это пустяки, — отмахнулась Мэри Мод. — Ведь он жив.
— Видели бы вы его лицо, когда его привезли в клинику.
— Лица меня не интересуют. Слишком много я их повидала на своем веку. Давай лучше подумаем, как решить эту проблему к вящему удовольствию правительства…
— Мир так быстро меняется, что скоро мне самому придется к нему приспосабливаться. Этот бедняга…
— Некоторые вещи остаются неизменными, — возразила Мэри Мод. — Но я догадываюсь, к чему ты клонишь. Очень умно. Мы наймем группу независимых психологов. Они проведут исследования, придут к выводу, что наши люди недостаточно приспособляемы, и порекомендуют нам один день в году отвести психотерапии. Никаких Балов: каждый отдыхает сам по себе. Днем — прогулки, легкие физические упражнения, общение с простыми людьми, необременительные для психики развлечения. Вечером — скромный ужин и танцы. Они полезны — снимают напряжение. Думаю, такой вариант устроит все заинтересованные стороны, — закончила она с улыбкой.
— Наверное, вы правы.
— Разумеется, права. Наши психологи испишут тысячи страниц, ты добавишь к ним две-три сотни собственных, суммируешь данные исследований и, вместе со своей резолюцией, представишь отчет совету попечителей.
Он кивнул.
— В любое время. Это моя работа.
Когда он ушел, Мэри Мод натянула черную перчатку и положила в камин полено. Настоящие дрова с каждым годом дорожали, но она не доверяла современным отопительным устройствам.
За три дня Мур оправился настолько, что врач разрешил ему лечь в «бункер». «Боже, — подумал он, когда снотворное погасило его чувства, — какие еще муки ждут меня после пробуждения?»
Впрочем, одно Мур знал наверняка: даже если он проснется в Судный День, его банковские счета будут в полном порядке.
Пока он спал, мир шел своей дорогой…
НА ПУТИ К НЕПОЗНАННОМУ
Известно, что homo sapiens ненасытен от природы. Мало ему места на девяти квадратных метрах жилплощади, тесно в очередях за недорогой гуманитарной снедью, негде развернуться в просторных салонах муниципального транспорта… Постыло изо дня в день мерять торопливым шагом торные пути в общественные учреждения и обратно, а в рабочее время — проделывать несложные манипуляции, имитируя бурную деятельность. Известно также, что тело человека вовсе не против существующего положения вещей, тело — консерватор, оно противится всякому сбою биологических часов с обыденного ритма, всякому нарушению раз и навсегда установленного Обществом распорядка жизнедеятельности каждого своего винтика-члена. И протестует ноющей болью в мышцах да внезапной апатией, для лечения которой придумано множество средств, и наиболее простое — утонченный конформизм. С душой обстоит иначе. Душа человечья обладает загадочным свойством время от времени впускать в себя болезнь, именуемую романтическим термином «сплин». В подобные минуты (часы, дни, месяцы?) окружающий мир в глазах такого больного медленно, но верно меняет окраску. Все явственней становятся заметны серые тона, которых на самом деле ужас сколько в нашей повседневной жизни, более того, в цветовой гамме будней они назначены играть главенствующую роль. Но, оказывается, разглядеть их можно лишь пристальным, сосредоточенным оком — не тем, каким мы смотрим на дешевые помидоры или литровую бутыль слезе подобного «Рояля»… Одержимый сплином в краткие моменты приступов готов послать все подальше и — либо на недельку махнуть в Дагомыс, либо на худой конец смотаться за город, либо… Число этих «либо» можно множить до бесконечности. Вывод один: человеку не сидится на месте. Хочется хотя бы попытаться что-то предпринять, сломать надоевший до ко ликов жизненный ритм, ускорить (или замедлить) ход биологических часов. Изменить себя, а если не получится, то в крайнем случае попытаться изменить мир. Чаще подобные приступы иссякают к началу разработки неких глобальных проектов, и это — большое счастье для мира, поскольку изменить себя дано, увы, не каждому, а вот способностью изменять окружающее пространство обладают все, кому не лень — плоды налицо. «Лучше уж читать фантастику», — заметит иной ревнитель чистоты биосферы и нравов, и будет тысячу раз прав, в частности потому, что в унылой толкотне и серости будней особенно бросаются в глаза яркие обложки с импортными монстрами и полуголыми красавицами инопланетного происхождения. Есть серьезное мнение, что увлеченность (в особо опасных случаях — одержимость) масс фантастикой избавляет мир от необходимости терпеть легионы новых Лысенко, Кашпировских и иже с ними… Дай-то Бог. Очень, знаете, не хочется данное светлое мнение оспаривать.