Я выяснил также, что заключённые имеют право посылать за свой счёт посылки семье, и тут же принялся наводить справки, как это лучше сделать. Как и все в тюрьме, это потребовало немало времени, что меня, впрочем, не беспокоило: торопиться вроде бы было некуда.
В конце концов оказалось, что посылки обычно отправляются через родственников. В Англии у меня их не было.
Но можно было написать в одну из фирм, торгующих по почте. Правда, для этого нужно было вести с ней долгую переписку, чего я не мог себе позволить: число писем из тюрьмы строго ограничено. Пытаясь найти выход, я решил обратиться за советом к тюремному священнику.
Хотя я и числился атеистом (у двери каждой камеры висела карточка, указывающая фамилию, возраст, срок заключения, вероисповедание и, конечно, номер заключённого), но капеллан всегда был исключительно приветлив со мной. Возможно, не терял надежды в конце концов обратить своего подопечного «на путь истинный».
— Я бы хотел просить вас об одной услуге, которую в этих условиях, видимо, можете оказать мне только вы… — начал я.
— Если это в моих силах, охотно выполню вашу просьбу, — обнадёжил капеллан. — Чем могу вам помочь?
Я объяснил.
Священник кивнул: да, он сделает всё, чтобы облегчить земные страдания мистера Лонсдейла, к которому испытывает искреннюю симпатию.
Через некоторое время я получил каталоги сразу нескольких фирм, торгующих по почте. С помощью священника я пересылал им свои заказы. С тех пор мои дети и жена регулярно получали небольшие подарки к праздникам и в дни рождения.
Я вполне справедливо считал, что после того, как меня приговорили к 25 годам тюрьмы, со мной должны были бы обращаться так же, как со всеми заключёнными, осужденными на столь длительный срок. Но этого, как уже было сказано, не случилось.
Со дня заключения и до самого освобождения я оставался для министерства внутренних дел Англии объектом дискриминации и преследования. Читатель уже знает, что мне запретили посещать вечерние занятия и тем самым общаться с другими заключёнными. Затем, в нарушение тюремных правил, меня перевели в тюрьму для рецидивистов в Манчестере — худшую во всей стране. Я не пытался бежать, но меня поместили под особое наблюдение. В разгар зимы меня перевели в камеру, где «забыли» вставить в окно стекло. Я потребовал застеклить окно. Этого не сделали. Тогда я раздобыл кусок картона и вставил его в раму. Но каждый раз, возвращаясь в камеру, обнаруживал, что картон валяется на полу. Я спокойно вставлял его на место, и благодаря описанной выше манипуляции с отдушиной центрального отопления температура к вечеру становилась вполне терпимой. Наконец последовала команда отремонтировать окно. Я добился своего.
Использовался и другой довольно примитивный способ, который доводит некоторых заключённых до исступления: каждые несколько минут в камеру через глазок заглядывает тюремщик. Делается это с шумом, чтобы привлечь внимание. Если заключённый посмотрит в сторону глазка, тюремщик следит за ним две-три минуты. Как только я понял смысл этого манёвра, начал делать вид, будто ничего не замечаю, и продолжал заниматься своим делом. Через две недели «психические атаки» были прекращены.
К своему пребыванию в тюрьме я относился совершенно спокойно. Считал и всегда буду считать, что наша разведывательная работа приносит пользу всем людям, в том числе и тем, с которыми мне приходилось ежедневно встречаться в тюрьме, поскольку и они, естественно, заинтересованы в предотвращении войны. Я всегда помнил слова Ленина о том, что империалистические войны зарождаются в обстановке глубокой тайны, и считал, что мой долг — помогать раскрывать эти тайны.