Я просмотрел несколько номеров «Нью-Йорк таймс» и, предупредив хозяина лавочки, чтобы мне оставляли эту газету, двинулся дальше.
Как разведчику, мне полагалось знать все стороны уклада канадской жизни так же хорошо, как их знает студент-этнограф за минуту до экзамена. Показать свою неосведомленность было непростительно. При всей «американизации» канадцев у них были свои особенности, которые определялись не только присутствием могущественного южного соседа, но и национальным характером, впитавшим в себя и английские, и французские традиции. Эти особенности я должен был вобрать в себя. Не сразу, естественно. Тут важнее был конечный результат, чем темпы.
«Что ж, на сегодня хватит. Пора возвращаться домой», — сказал я себе.
Но стоило мне открыть дверь, как на пороге появился изголодавшийся по собеседнику пенсионер.
— Как идут дела, мистер Лонсдейл? Понравился ли наш город? — заговорил он дребезжащим старческим голосом, бесцеремонно разглядывал мои пожитки и не обращая внимания на сдержанный тон моих ответов. — Вы знаете, когда мы с Лилли впервые приехали сюда, здесь ничего не было. Ровно ничего, кроме сосен. А пыль была — я никогда не забуду какая. Уж, поверьте, мистер Лонсдейл, наглотался я тут пыли, пока всё это построили… А как у вас там, в Кобальте? Наверное, тишина, свежий воздух…
«Уйду, завтра же уйду от этого старикашки, — твердо решил я. — Замучит расспросами…»
Я так и сделал. Нашёл в той же «Ванкувер сан» объявление о меблированной комнате с отдельным входом, отправился туда — и комната, и хозяин, молчаливо улыбавшийся голубоглазый парень с тяжёлыми руками, сразу приглянулись мне. Подыскав первый же благовидный предлог, я рассчитался с пенсионером, оставив его в ненавистно молчаливом одиночестве.
Парень, его звали Глен, оказался сущим кладом, ибо заработал деньги на покупку этого дома (точнее — первый взнос) в Китимате на стройке алюминиевого завода — той самой, где, по «легенде», предстояло в своё время побывать и мне.
Узнав об этом, я пригласил его на стаканчик виски. Потом последовала экскурсия в бар. Затем Глен пригласил меня к себе на квартиру, не без гордости, с той же молчаливой улыбкой показав купленную в кредит новую полированную мебель и сверкающий никелем и пластиком холодильник.
Китимат был большим событием в его жизни, разговор нет-нет да и заходил о строительстве алюминиевого центра Канады. Постепенно я узнал всё, что мог узнать о быте рабочих, их составе, взаимоотношениях, условиях найма, работы и отдыха, сроках контракта — словом, всё, что было нужно. Для полноты картины полагалось только съездить в Китимат и произвести «рекогносцировку на местности».
Я совершил её через три недели после приезда в Ванкувер, постаравшись объединить в этой поездке и возможность увидеть своими глазами Китимат и выполнить одно поручение Центра в маленьком городке Уайт-Хорсе, на самом севере Канады.
Сырым, ветреным ноябрьским утром я поднялся на борт небольшого парохода, совершавшего регулярные рейсы между Ванкувером и Принс-Рупертом — городком на тихоокеанском побережье, откуда довольно легко добраться до Китимата. Я занял место в каюте, предвкушая не очень долгое и приятное морское путешествие.
Конечно, три недели — не срок, чтобы стать истинным канадцем, но я уже был не тот традиционно любознательный американский турист, который сошёл с двумя чемоданами в том же порту. Я говорил уже с тем мягким, почти незаметным акцентом, который присущ жителю Британской Колумбии. И свой темный костюм из гладкой английской шерсти носил так, как его носит канадец. Но главное — у меня, надеюсь, уже были истинно канадские взгляды и истинно канадские вкусы, которые я незаметно и старательно скопировал у своего хозяина.
За долгие, долгие годы загранкомандировки мне, носившему имя Гордона Лонсдейла, пришлось заставить себя отвыкнуть ото всего, что я когда-то любил: от чёрного хлеба и парного молока, щей, борща со сметаной, грибов, лесных ягод, душистых пирогов с капустой, которые в нашем доме пекли по поводу и без повода… Мне были дороги хорошие книги, театр, опера (гораздо меньше театра), балет (если не слишком часто, ведь репертуар его весьма ограничен). Меня всегда остро интересовали политика и экономика.
Но всё это было абсолютно ни к чему канадцу Гордону Лонсдейлу, биографию которого я создавал сам и которая, теперь уже моими руками и мыслью, продолжала утверждать себя в моих поступках и делах, трансформируясь на этот раз в абсолютно реальную жизнь тридцатилетнего канадца Лонсдейла, человека, твёрдо решившего пробиться на трудной стезе бизнеса.