Свидетели четко делились на категории. Сначала выступали свидетели службы наружного наблюдения контрразведки — подробно и детально, с помощью схем улиц, они показали, где и когда видели меня вместе с Хаутоном. Но, кроме самого факта встреч, ничего по существу раскрыть они не смогли.
Потом пришла очередь полицейских, производивших обыск в моей квартире: один предъявил мой фотоаппарат, другой — различную фотоаппаратуру, третий — шифры, четвертый — деньги и так далее. Большинство полицейских, как и на предварительном следствии, фигурировали не под фамилиями, а под псевдонимами: «господин А», «господин Б», «мисс К». Полицейских свидетелей было много. Очень много.
Я решил не давать никаких показаний — было ясно, что они не принесли бы никакой пользы. Да и не было у меня никакого желания подвергнуться перекрестному допросу со стороны генерального прокурора и его «младших» по всем аспектам своей деятельности в Англии в течение шести лет.
Хаутон давал показания полтора дня подряд, и чем больше он говорил, тем хуже оборачивалось дело для него самого. Он «на блюдечке» преподнес следствию такой важный факт: отставной моряк знает Гордона значительно дольше, чем полгода, как это предполагало обвинение. Напрашивался элементарный вывод, который тут же был сформулирован прокурором: за более долгий срок Хаутон успел передать разведчику и больше секретных материалов. Следовательно, вина его еще значительнее.
Когда Хаутон понял, к чему привело усердие, физиономия его стала растерянной и унылой, и такой она оставалась до конца процесса.
На вопрос защиты он вынужден был сказать, что предлагал Смиту свои услуги как «свидетеля королевы» — иначе говоря, хотел дать показания против остальных обвиняемых. Хаутон был не прочь спасти свою шкуру, выступая на процессе против Лонсдейла и своей возлюбленной Банти Джи.
Да, заявил Хаутон, я знал Гордона Лонсдейла как Алека Джонсона, капитана второго ранга американского военно-морского флота. А дальше отставной моряк понес такую околесицу, что вызвал пренебрежительную гримасу и неочередную скептическую реплику даже у лорда Паркера. Хаутон красочно рассказывал, что стал передавать «Джонсону» материалы после зверского избиения его какими-то лондонскими громилами.
— Я опасался за свою жизнь и потому начал выполнять «просьбы» Джонсона, — закончил он свою нелепую импровизацию.
— Почему же вы не искали защиты у полиции? — логично спросил лорд Паркер.
Ответить Хаутону было нечего, он только уныло опустил голову. Видимо, нелепую эту версию подбросил ему защитник — молодой начинающий адвокат, нанятый одной из воскресных бульварных газет. Газета предложила Хаутону за право публикации мемуаров оплатить его защитника. Очевидно, заботясь о содержании будущих мемуаров, защитник и Хаутон и дали волю фантазии. «Мемуары» были опубликованы сразу после окончания процесса, я провел несколько веселых минут, перечитывая эту липу.
Мисс Джи также решила давать показания. В качестве ее защитника на процессе выступал молодой адвокат, тоже приглашенный газетой. Банти заранее прорепетировала с защитником все, что должна была сказать судьям. Видимо, она произвела на них достаточно приятное впечатление: честная, но недалекая женщина, которая искренне любила Хаутона и ради этой любви, не понимая всей серьезности своих поступков, позволяла брать у нее на короткий срок секретные документы.
Защитник ловко предоставил ей возможность рассказать свою нехитрую биографию. Публика сострадательно перешептывалась, когда Банти Джи со слезой в голосе повествовала о своей не очень счастливой судьбе. Вывод напрашивался сам собой — Банти подвела неискушенность и любовь к Хаутону. Она впервые узнала на суде, что человек, с которым ее познакомил Хаутон, вовсе не Алек Джонсон, капитан второго ранга, а Гордон Лонсдейл. «А теперь еще мистер Смит, — растерянно сказала Банти, — утверждает, что он совсем и не Гордон Лонсдейл... Я совсем запуталась?»
Присяжные вполне могли ей поверить — к тому времени они и сами уже во многом запутались, и только непоколебимая твердость лорда Паркера и сотни вопросов «Сэра Устрашающего» служили им компасом в изменчивом море судебного процесса.
Сохранилась стенографическая запись вопросов к Банти Джи и ее ответов на них. Вот выдержки из этого документа.
Вопрос. Скажите, какое он произвел на вас впечатление? Что вы заметили?
Ответ. М-м-м-м, я заметила у него перстень с красноватым камнем и непривычные для меня часы, кажется, они показывали не только время, но и дату и еще что-то.
Вопрос. А еще что? Кроме того, что он жевал жевательную резинку? С каким акцентом он говорил?
Ответ. Я бы сказала, что с типично американским...
Ответы должны были подтвердить версию о неискушенности Банти Джи: добрая, но несколько ограниченная женщина просто познакомилась с приятелем своего возлюбленного. Так ведь бывает довольно часто.
Все вроде бы шло неплохо для Банти Джи. Казалось, ее версия пришлась по вкусу судьям и прокурору. Уголки губ лорда резко опустились вниз, свидетельствуя о его презрении к туповатой женщине из простонародья, позволившей «одалживать» у себя секретные документы. Притих и «Сэр Устрашающий»: в его взоре можно было прочесть сожаление по поводу того, кому доверяют на важнейших объектах Адмиралтейства секретные документы.
Но прокурор пребывал в бездействии недолго. Начался перекрестный допрос обвиняемой, который практически разрушил все возводимое с таким старанием Банти и ее адвокатом здание защиты.
Прокурор начал задавать свои вопросы вкрадчиво, тоном доброго учителя, разговаривающего с неразумным, впутавшимся не по своей воле в скверную историю учеником.
Вопрос. Что вы сказали на допросе в Скотленд-Ярде?
Ответ. Что вы имеете в виду?
Вопрос. Вы сказали: «Я не сделала ничего дурного»?
Ответ. Да.
Вопрос. Что вы хотели этим сказать?
Ответ. Тогда я не знала ничего из того, что услышала здесь, и была убеждена, что не делала ничего дурного.
Вопрос. Значит, до самого ареста вы не подозревали Алека Джонсона?
Ответ. Я только тогда поняла, что здесь что-то не так, когда узнала, что его зовут Гордон Лонсдейл...
Недремлющий лорд Паркер неожиданно задал вопрос: «Вы назвали его Алеком. Вы были с ним на «ты»?» От судьи к присяжным ушло своеобразное «указание»: обратите внимание на противоречия в показаниях этой мисс, едва знает какого-то американца, если судить по ее словам, а уже на «ты», в Англии так не бывает.
Потом Джи должна была как-то объяснить, почему она передавала возлюбленному секретные документы.
Вопрос. Лонсдейл в вашем присутствии попросил Хаутона сфотографировать некоторые документы?
Джи попыталась увильнуть от ответа. Простовато глянув на «Сэра Устрашающего», она сказала, что не прислушивалась к разговору мужчин и не понимала, о чем, собственно, идет речь.
Но «Сэра Устрашающего» не так-то просто было обвести вокруг пальца. Он вновь и вновь задавал этот вопрос и на основании показаний Банти все-таки заставил ее сказать : «Да».
Вопрос. Вы также знали, что Хаутон не имеет доступа к этим документам.
Ответ. Да.
Вопрос. И тогда вы согласились передать Хаутону документы для фотографирования?
Ответ. Да.
Вопрос. Другими словами, вы согласились на фотографирование секретных документов, касающихся флота Ее Величества?
Ответ. Да...
В этот момент в допрос вмешался лорд Паркер. Он потребовал от Джи: «Говорите громче, вас не слышат господа присяжные». Джи повторила чуть громче, но все так же еле слышно: «Да». Ради этого утверждения и велась вся предыдущая часть допроса. Но прокурор уже приготовился к новой атаке на Джи.
Прокурор. И эти сфотографированные документы Хаутон должен был передать Лонсдейлу?
Ответ. Да.
Прокурор. Вы знали, что Лонсдейл является посторонним лицом? Лицом, которому не разрешен доступ к этим секретным документам?
Ответ. Я думала, что он офицер американского флота, то есть наш союзник...
Судья перебил Джи: «Отвечайте на вопрос!» Джи понимала, что от ее ответа зависит многое, и не решалась сказать ни «да», ни «нет», молчала, бросая тревожные взгляды на своего защитника. Но в данной ситуации тот ничем ей не мог помочь. Лорд Паркер бросил стенографисту: «Прочтите последний вопрос генерального прокурора». Стенографист заглянул в свою тетрадку, торопливо прочел: «Вы знали, что Лонсдейл является посторонним лицом? Лицом, которому не разрешен доступ к этим секретным документам?»