— Что бы вы посоветовали мне, чтобы ускорить дело?
— Преподнести ей американские сигареты. Она их очень любит. Достать же их сейчас невозможно — запрет на импорт.
Это не было новостью для меня.
Ещё до отъезда в Англию я внимательно проштудировал «Путеводитель по Европе» Филдинга, в котором всячески подчеркивалось, что в Старом свете высоко ценят американские сигареты, так что, курите вы или не курите, всегда полезно иметь их про запас. Я не курил, но решил последовать доброму совету и приобрёл на теплоходе несколько блоков сигарет.
Уже через час я стоял перед стойкой в вестибюле «Белого дома», за которой вела с кем-то телефонный разговор госпожа Сёрл. Отрекомендовавшись, я достал пачку «Честерфилда» и предложил госпоже Сёрл закурить, вежливо поднеся зажигалку, которую всегда имел при себе.
— Как вы находите американские сигареты, госпожа Сёрл? — задал я вопрос, который должен был приоткрыть путь к закаленному в боях с квартиросъемщиками сердцу администратора «Белого дома».
— Я давно полюбила их, — последовал ответ, который я предвидел заранее. — В этом доме во время войны жили ваши лётчики, приезжавшие на отдых в Лондон. Они приучили меня к этим сигаретам.
— Очень интересно. Но, по-моему, в Лондоне нет в продаже американских сигарет. Приходится трудно, наверное?
— Кое-как перебиваюсь. В нашем доме живёт немало иностранцев, меня иногда балуют, — кокетливо улыбнулась госпожа Сёрл.
— Можете записать меня в их число. Завтра же принесу вам первый блок. Что вы предпочитаете — «Лаки страйк», «Кэмел» или «Честерфилд»?
— О мистер Лонсдейл! Разве я могу принять такой подарок! Впрочем, если это не затруднит вас, «Честерфилд». Моя любимая марка!
Ну, а дальше выяснилось, что на следующей неделе освободится одна из 800 квартир «Белого дома» и, хотя у госпожи Сёрл набрался длинный список ожидающих, она, учитывая безвыходное положение, всё же отдаст предпочтение мистеру Лонсдейлу.
Как я уже сказал, огромное здание «Белого дома» находилось совсем недалеко от университета. Это было очень удобно — разведчику всегда приходится экономить время. Расположено оно было в районе Риджентс-Парка — одного из красивейших в Лондоне. Рядом проходили три линии метро и около десятка маршрутов автобусов. Отсюда легко было выбраться в любой район Лондона, что также было мне удобно.
«Белый дом» смахивал на пчелиный улей, на девяти этажах которого размещались сотни однокомнатных квартир и несколько десятков двух- и трёхкомнатных. Это был в полном смысле жилой комплекс: внизу — ресторан, бар, парикмахерская, продовольственный магазин, аптека, бюро путешествий, плавательный бассейн. В конце каждого крыла имелся запасной выход. Это особенно привлекало: всегда могла сложиться такая ситуация, при которой пришлось бы им воспользоваться.
Здесь жили в большинстве одиночки. Жильцов с детьми сюда не допускали. В квартирную плату входили уборка, электричество, отопление и другие услуги. За каждый телефонный звонок взималась дополнительная плата. В просторном, светлом холле круглосуточно дежурил портье. Он записывал на чёрной доске номера тех квартир, в которые звонили в отсутствие их постояльцев.
По сути, «Белый дом» был огромной гостиницей с постоянными жильцами.
— Ну как? — спросила госпожа Сёрл неделю спустя, когда осмотр квартиры был закончен. — Нравится?
Вместо ответа я развёл руками и поднял глаза к небу. Что означало: божественно…
Иногда мне случалось уезжать из страны на некоторое время, и тогда я отдавал свою квартиру, а вернувшись, получал другую. Любопытно, что за шесть лет квартплата более чем удвоилась.
Глава IX
Я отношусь к тому типу людей, которые никогда не скажут о себе: «я знаю всё» или «я всё постиг». Это не профессиональное свойство, хотя для разведчика зазнайство и самоуспокоенность — гибели подобны. Это внутри. От человека. От его натуры. От воспитания.
Однажды, ещё на фронте, вдвоём с товарищем ушли мы в разведку. Впрочем, не ушли — уползли. Нам не повезло: на ничейной земле немцы засекли нас. Белой пустыней лежали снега, тихо мерцали, холодно искрились под бледной, будто напуганной бесконечным грохотом войны, луной. Вспыхивали и гасли, распахивая небо, ракеты. Ударила автоматная очередь — пули легли чуть сбоку от нас. Мы повалились, зарылись в сугроб. Мороз был такой — звёзды, казалось, трещали. Так мы пролежали часа два, а может, и меньше — время казалось бесконечным.
— Всё, пошли дальше, — тихо сказал товарищ.
— Лежи. Рано.
— Забыли про нас фрицы. Или решили, что прихлопнули.
— Лежи, — попросил я.
Товарищ не послушал. Приподнялся на мгновение. Очередь прошила ему грудь…
Я запомнил это, надеюсь, навсегда: разведчику не должно изменять терпение. Оплошности ему не прощаются. Всё это аксиомы. Но, чтобы их усвоить, нужны годы и, увы, уроки, которые нам преподносит жизнь.
Теперь мне предстояло пройти этот курс в Англии. Разведчик учится бесконечно, как тот почти анекдотический «вечный студент». Хочешь ты того или не хочешь, но по-настоящему понять чужую жизнь, понять так, чтобы естественно войти в неё, можно только «на натуре».
Естественно, я был посвящён во многие её тонкости задолго до того, как выехал в спецкомандировку. И я, и мои учителя понимали — это то необъятное, объять которое никто не в силах, и я продолжал вникать в жизнь подданных Её Величества до своего последнего английского дня. Меня интересовало всё — от старинных уходящих в тысячелетия обычаев до последней моды на мужские рубашки.
Можно сказать, что преподавателей я выбирал себе сам. О чём они, естественно, не догадывались. Один из них — начищенный до блеска маленький юркий человечек — ведал отношениями большого отеля «Савой» с прессой и обществом. Англичане, как и американцы, считают, что ими, этими отношениями, должно управлять. И каждая приличная фирма, все государственные ведомства и даже воинские части содержат специалистов по формированию общественного мнения. Эта система называется «паблик рилэйшенс» — связи с публикой. Ну, а для меня это был выход в тот «полусвет», который старался жить жизнью «света» и всегда находился в курсе его новостей.
Человек из «Савоя» следил за рекламой отеля в прессе и на телевидении. Он же старался сделать так, чтобы публике не стали известны скандалы, которых в отеле происходило немало.
— Понимаете, Гордон, если мистер «Икс» набил рожу мистеру «Игрек» в ресторане нашей гостиницы, то не только они, но и мы заинтересованы в том, чтобы на следующий день в газетах не промелькнуло об этом ни слова.
Я был искренне удивлён, ибо знал, что Англия гордится своей самой независимой прессой, которая не боится критиковать даже премьера…
Специалист по «паблик рилэйшенс» жизнерадостно расхохотался:
— Приглашаю вас, Гордон, на коктейль-парти в «Савой». Тут вы быстро во всём разберётесь… Независимость, мой друг, это товар. А товар продаётся и покупается.
— Отлично, — сказал я. — Когда «коктейль»?
Было интересно посмотреть в натуре, как работает «паблик рилэйшенс», к тому же я надеялся завести знакомства среди газетчиков, обычно это люди весьма информированные.
Вечером я надел немнущийся костюм и отправился в «Савой».
Знакомый уже ждал меня в холле.
— Прекрасно, Гордон, — окинул он меня быстрым взглядом. — Вы выглядите как новенький канадский доллар, ещё не пущенный в оборот.
— Спасибо, — довольно сдержанно поблагодарил я. Сравнение с долларом мне не очень-то понравилось.
— Кстати, сегодня здесь будет одна начинающая журналистка. Она весьма успешно рвётся вверх по лестнице. Девочка сделает карьеру, поверьте моему опыту. Ей нравятся мужчины вашего типа.
— Какого?
— Вы чем-то напоминаете славянина. Широкоскулое лицо… Тёмные глаза… Сдержанность в характере, в которой опытная женщина многое предугадает.
— Чёрт возьми, — я искренне рассмеялся, — вы отличный знаток людей. Если учесть, что я родился и вырос в Канаде, что ни одна из моих бабушек и прабабушек не была знакома со славянами, что характер у меня открытый и простой, тогда, конечно, вы хорошо во мне разобрались.