К тому времени мне было известно, что почти каждое воскресенье мой будущий знакомый любит прогуливаться по одному из пригородных парков. А поскольку некогда это был дремучий лес, в котором, по преданию, укрывался Робин Гуд, то парк часто посещали иностранные туристы.
Был разработан план, в соответствии с которым я, одетый как типичный турист из Западной Германии, «случайно» подошёл к члену «Товарищества» — худощавому высокому мужчине лет пятидесяти, с лица которого не сходило высокомерное выражение, и на ломаном английском спросил, как пройти в пивную «Робин Гуд». На груди у меня висел немецкий фотоаппарат с огромным объективом, а в руке был путеводитель по Лондону на немецком языке. Увидев, что «турист» не понимает его объяснений, собеседник спросил по-немецки:
— Если не ошибаюсь, вы немец?
— Да, да! — радостно ответил я. — Как вы догадались? Вы очень проницательны!
— Видите ли, — ответил польщённый англичанин, — до войны я год проучился в Гейдельберге и с тех пор легко узнаю немцев.
При этом он забыл упомянуть, что я говорил с немецким акцентом и держал в руках книгу на немецком языке.
На Западе любят говорить, что лесть ещё никогда никому не повредила, и поэтому я на всякий случай похвалил его немецкое произношение, которое, как и у большинства англичан, было отвратительным. Тут же спросил, не бывал ли тот в Германии после войны, в частности в Гейдельберге. Англичанин с удовольствием поделился впечатлениями о послевоенной Германии и посочувствовал, что страна разделена на две части. В ответ я дал понять, что далеко не все немцы готовы мириться с этим.
Так мы незаметно добрались до пивной, и я пригласил собеседника зайти в «Робин Гуд». Тот не отказался, и мы выпили несколько кружек пива.
При расставании, как я и рассчитывал, англичанин пригласил меня встретиться ещё раз и осмотреть достопримечательности Лондона. Я с удовольствием согласился.
На следующей встрече бывший деятель «Товарищества» повёз меня в Виндзорский замок. Дорогой, в замке, в парке мы говорили о политике и особенно о послевоенном положении Западной Германии. Естественно, наши взгляды оказались одинаковыми, и в конце концов англичанин признался, что до войны принадлежал к «Англо-Германскому товариществу».
Это был именно тот момент, которого я ждал.
— Ну, вот видите, как совпадают по всем позициям наши взгляды, — начал я. — Вы, судя по всему, и после войны остались истинным другом Германии. Я рад знакомству с вами. Но не хотел бы, чтобы оно закончилось безрезультатно…
Тут я сделал многозначительную паузу и подчеркнуто церемонно продолжал:
— Видимо, я могу доверить вам, что сотрудничаю с одной из серьёзных служб ФРГ и, если вы согласитесь, хотел бы для пользы общего дела познакомить вас со своими друзьями в Западной Германии.
В ответ англичанин хмыкнул и высокомерно отрубил:
— Был убеждён, что немцы работают более чётко. Что у вас, в ФРГ, как и у нас, развелось слишком много спецслужб?..
Всё стало на свое место.
Мне оставалось только многозначительно посмотреть на него и пожелать всего хорошего. На этом мы расстались.
А дел в фирме всё прибавлялось.
Жадность Эйрса была неутолимой, и не успевали мы наладить одно дело, как партнёр предлагал начать что-то новое. В итоге это позволило расширить штат, и я стал заниматься в основном перепиской и «общим руководством» в лондонском отделении фирмы.
Я был вправе считать, что всё идёт нормально и «оптимум», обеспечивающий разумное сочетание двух моих «работ», найден. Некоторое время меня это даже радовало, но пришёл день, и я почувствовал: нужно создать такое прикрытие, которое, с одной стороны, укрепило бы моё общественное положение и с другой — требовало бы от меня меньше времени и сил. Короче говоря, мне было бы очень полезным ради интересов дела разбогатеть любым законным способом.
Я долго искал подходящего случая и однажды даже заработал несколько сот фунтов на бирже. Вообще-то я никогда не увлекался азартными играми и в Англии ни разу не поставил ни одного шиллинга ни на лошадей, ни на собак, хотя там этим «болеют» почти все. Другое дело — игра на бирже. С биржей у меня произошло вот что: один знакомый обзавёлся приятельницей, которая была любовницей крупного биржевика, и я стал заранее узнавать от неё о предстоящем повышении некоторых акций. Покупал, а затем продавал, как только они повышались в цене. Это можно делать в кредит, и, если располагать надёжной информацией, риска никакого практически нет. Но всё это было не то, что требовалось, во всяком случае, до серьёзных денег было далеко. И я продолжал поиски «своего миллиона».
К середине 1959 года в фирме работало уже несколько десятков человек — одних коммивояжеров было пятнадцать. Как-то один из них, молодой парень по имени Томми Рурк, сказал, что у него есть серьёзное предложение к мистеру Лонсдейлу. Как истый «бизнесмен» я ответил, что готов рассмотреть любое предложение, сулящее выгоду. «Я хочу познакомить вас со своим отцом, — сказал Томми. — Он изобрёл одну стоящую штуку… Не сможете ли сегодня вечером прокатиться к нам?»
Ответив на последний телефонный звонок и прибрав бумаги на столе, я вышел в приемную. Томми уже ждал меня.
— Можем ехать, — я постарался приветливо улыбнуться, жалея в душе, что потеряю вечер.
Мы довольно долго тащились до одного из пригородов Лондона, где жил Рурк-папа.
— Ваш папа неплохо устроился, — заметил я, притормаживая у маленького зелёного коттеджа. — Во всяком случае, воздухом он обеспечен.
— Он честно заслужил себе на старость порцию чистого английского воздуха, — серьёзно ответил Томми. — Отец всю жизнь просидел в Бирме и сейчас навёрстывает упущенное. Деньги есть, может изобретать вволю.
Старик Рурк оказался занятным человеком, а прибор, который он изобрёл, стоящим того, чтобы им заинтересоваться.
Положив передо мной чёрную металлическую коробочку, он ловко снял с неё крышку и попросил заглянуть внутрь.
Внутри были разноцветные провода, жёлтые капельки канифольной пайки, транзисторы.
— Это сторож, — с гордостью сказал старик. — Автомобильный сторож. Охраняет машину не хуже своры овчарок, но обходится без конуры и собачьих консервов.
— Не понимаю, — чистосердечно признался я, — как этот транзисторный приёмник может караулить автомашину?
— Очень просто. Вот этими клеммами, — палец старика скользнул вдоль коробочки, — вы соединяете прибор с системой зажигания и стартером. Теперь стартер не будет действовать до тех пор, пока вы не наберете вот этим диском несколько цифр — каких, известно только владельцу… Попробовать? Не верите?
Старик вывел из гаража потрепанный «остин» и торжественно предложил завести двигатель.
Я попробовал. Раздался оглушительный рёв, заставивший меня вздрогнуть. Судорожно замигали фары «остина».
Папа Рурк, довольный, захихикал:
— Похоже, я был прав… Видите, какой сторож…
— Вы запатентовали своё устройство? — поинтересовался я.
— Конечно. Есть и отзывы специалистов.
— Так в чём же дело?
Вместо ответа старик похлопал себя по карману.
— Понимаю… Дайте мне ещё раз посмотреть ваше устройство… Так… А что, если я возьму его с собой?
— Согласен.
— Пока ничего не обещаю. Но попробую заинтересовать партнёров с деньгами. Удастся — создадим фирму для производства и продажи этой вашей штуки.
Старик расцвёл и закивал:
— Это было бы великолепно, мистер Лонсдейл. Дело не такое уж сложное и абсолютно выигрышное.
Мне было уже ясно, что дело стоит того, чтобы им всерьёз заняться. Было нетрудно убедить четырёх знакомых коммерсантов вложить в реализацию идеи папы Рурка деньги. Фирма была создана, и вскоре первые образцы продукции поступили на рынок. Успех пришёл не сразу, но всё же дело постепенно развивалось, и я стал понемногу отделываться от автоматов.
Наконец, в марте 1960 года наступил «великий перелом». И я, как директор фирмы по сбыту, повёз электронного сторожа на международную выставку в Брюссель. К моему искреннему изумлению (которое я всячески пытался скрыть), сторож получил Большую золотую медаль «как лучший британский экспонат»!