Я потупилась — что-то подобное я уже слышала.
— Но если один из них оборотень и способен принять облик другого, границы невосприимчивости стираются, и все зависит уже от других факторов.
— Каких?
— Например, воспитание. Если дракону с момента вылупления вдалбливают, что вся бегающая мелюзга под ногами — пища — он и будит охотиться на нее.
— Но, ведь на Орни'йльвире драконы не охотятся на людей… В смысле, на таких, как мы.
— Разумные драконы не охотятся, — кивнул вампир. — Их несколько кланов: черные, красные, зеленые, синие и золотые. Члены старших семей поголовно — оборотни.
— А остальные цвета?
— Остальных мало. Предпочитают жить небольшими стаями или поодиночке. Из лояльных к другим расам, могу назвать только — макканов — оранжевых драконов. Хотя они, скорее летающие змеи, а не драконы. Живут в пустынях. Обладают уникальным даром превращать песок в черный шарт — это такой минерал, который при ударе взрывается.
— А другие? Белые?
— Белые — хранители мудрости. Рождаются раз в сто лет и чаще всего не приспособлены к жизни. Если белому повезет, и он родится в одном из пяти разумных кланов, его обучат как летописца или служителя богини.
— Желтые?
— Увидишь желтого — плюй в него огнем не задумываясь. Кидаются на все, что движется, не разбирая свой-чужой.
— Как они при таком подходе размножаются-то?
— Понятия не имею.
— Так и размножаются, — без стука вошел Грандир, неся поднос с едой. — Спаривание желтых похоже на бойню. Самцы, стараясь не подпустить к самке соперников, дерутся насмерть.
— Это бессмысленно, — встала, и начала помогать расставлять тарелки.
— Почему же. Самый шустрый пользуется тем, что остальные заняты, спаривается с самкой, которая пассивно наблюдает за метаниями более мелких самцов.
— Как они еще друг друга не переубивали вовсе.
— В кладке насчитывается от десяти до тридцати яиц. Из двух-трех вылупятся самки, из остальных самцы.
— Берут количеством, — хмыкнул Вейранар, двигаясь вместе со стулом, освобождая место для эльвафа.
— Тогда понятно, — кивнула я.
Дальше разговор потек о моих успехах на поприще изучения языков и боевых искусств. К изначальной теме мы с Вейраном так и не вернулись. Наши посиделки закончились за полночь. Но когда мужчины ушли, я еще долго не могла уснуть, просто лежала и таращилась в потолок. Скрипнула дверь в смежную комнату, отвлекая от напряженных мыслей.
— Не сдавайся, Иш, — произнес вампир в полной тишине. — Чтобы ни случилось, знай, у тебя теперь есть на кого положиться.
— Спасибо, Вейранар.
— А теперь спи. Поблажек не будет — разбужу как обычно.
— Слушаюсь, командир.
Глава 12
— Черт, — шиплю сквозь зубы.
Распахиваю глаза и резко сажусь. Сердце почти выскакивает из груди, пульс бьет по вискам и совсем нечем дышать. Я сползаю с постели, дергаю петлю и открываю окно, чтобы холодный ночной воздух остудил меня. Ночная рубашка вздувается как парус. Я закрываю глаза — дышу глубоко и медленно.
Знакомый кошмар. Он уже снился мне, тогда — на Земле, только в этот раз в пещере с факелами была не я, а Чисс. Его я видела распятым на жертвенном камне. Проклятье, что это значит? Это какой-то знак? Меня предупреждают об опасности? Если, да, то грозит она явно не мне.
Две недели, а от Ларры никаких вестей, ни единой вшивой записки. Вейранар говорит, что ее до сих пор держат в пещере ожидания. Зачем? Не понимаю. Надо было расспросить ее о женихе. От вампира я ничего и не добилась — обещание, будь оно не ладно.
— Ларра, неужели так трудно черкануть пару строчек, — вздыхаю. — Я уже недурственно разбираюсь в ваших закорючках.
— Тари? — Грандирэль скользнул в комнату и застыл за спиной, как тень. — Почему не спишь?
— Так, кошмар приснился, — ответила я, придав голосу беззаботности.
— Расскажешь?
— Зачем? Это всего лишь кошмар.
— Когда я был совсем маленький, и по ночам меня мучали кошмары, моя мать всегда просила рассказать ей все, что мне удавалось запомнить. Она говорила, что таким образом можно избежать того, чтобы ночные ужасы воплотились в реальность. Она говорила, что рассказав кому-то, что напугало тебя во сне, ты как бы ограждаешь себя от тьмы, не позволяя ей проникнуть в твое сердце.
Я запахнула края ночной рубашки.
— Ты ведь уже знаешь… о проклятье.