***
— Милорд, у меня срочные клики из… — начал Стукпостук, но патриций оборвал его взмахом руки. Затем он сел и уставился в окно, потирая тыльную сторону ладони пальцами другой.
— Стукпостук, — сказал он странным голосом. Стукпостук даже рискнул бы назвать его мечтательным, хотя обычно такая интонация была лорду Ветинари несвойственна. — Я высоко ценю твою работу, но прямо сейчас… Посмотри на часы на стене напротив себя, ты хорошо их видишь?
— Да, милорд, — отозвался секретарь, пытаясь не выдавать своего недоумения.
— Отмерь себе минуту и помолчи, — продолжил лорд Ветинари всё тем же мечтательным тоном и улыбнулся промелькнувшему за окном стаду коров.
Впрочем, к радости Стукпостука, ровно через минуту (не глядя на часы) патриций оторвался от созерцания прелестей капустного поля и повернулся к нему. Взгляд лорда Ветинари стал привычно-цепким, а тон — деловым.
— Ну, — заговорил он, указывая Стукпостуку на место за столом, — что пишет Алмазный король?
Стукпостук уже не удивлялся этому — тому, что патриций почти всегда знал наперёд, какие новости его ждут. Это было привычно и нормально. А вот задерживать носителя таких новостей ради какой-то кухарки — это выходило за рамки понимания секретаря, по мнению которого и вещи, и люди должны были знать своё место. Однако мисс Медоед, похоже, заняла какое-то особое место в новой иерархии окружения патриция, и с этим теперь придётся считаться. Как будто мало ему было того, что лучшую (на его взгляд) модель скоросшивателей “Анкский сокол” сняли с производства! Жизнь порой бывает так несправедлива…
ЧАСТЬ I. Глава 5
Следующие пару дней пролетели для Гленды почти незаметно, но довольно приятно. Она подружилась с Шелли, которая поделилась с ней немалой частью своего гардероба, готовила вкусности, кормила ими стражников и взамен слушала их рабочие байки, а иногда и другие истории — о том, например, как капитан Моркоу слетал на Луну и приземлился в Дунманифестине. Это поражало воображение. Одно дело — подозревать, что всякие там боги где-то, возможно, существуют, и другое — общаться с кем-то, кто их действительно видел. Особенно, если этот кто-то — не полоумный Старикашка Рон, а капитан Моркоу, которому довольно сложно не поверить. И уж точно это было поинтереснее, чем любовные романы Анжебеты Бодссль-Ярбоуз.
Впрочем, один такой роман Гленда всё же купила, поддавшись ностальгическому порыву — он продавался в привокзальном магазинчике в Охулан-Куташе, где поезд остановился на целых четыре часа. За это время они с Шелли и Моркоу (Ангва осталась в поезде, заявив, что от провинциальных развлечений её тошнит, а Детрит сопровождал патриция на неизбежный торжественный обед в мэрию) успели прогуляться по городу — Моркоу щёлкал их иконографом у каждой достопримечательности, которых, к счастью, оказалось немного, попасть на местный сырный фестиваль — Гленда напробовалась разных сыров до одурения и, пользуясь тем, что Стукпостук вручил ей приличную сумму на покупки для “кухни патриция”, нагрузила корзину Моркоу так, что та не закрывалась. Под конец они сели в привокзальном кафе и ели мороженое едва ли не до самого отправления поезда.
Гленда хотела было сама заплатить за своё мороженое — раз уж всё складывалось так удачно, она могла позволить себе потратить на развлечения небольшую сумму из собственных средств, но капитан настоял, что сегодня платит он. Гленда не стала возражать, но деньги будто жгли карман. В конце концов, выйти прогуляться в незнакомом городе и не купить себе какой-нибудь сувенир на память было просто глупо. Роман “Локомотивная любовь”, казалось, светил и подмигивал аляписто-яркой обложкой с витрины соседней с кафе лавочки, и Гленда не устояла перед искушением.
Книгу она проглотила за полдня, с первых страниц догадываясь, чем всё закончится, но, что странно, удовольствие от чтения ей это не испортило. Давно она не читала ничего настолько легковесно-бессмысленного. Книги, которые попадали к ней в руки в последние шесть лет, были в основном книгами из библиотеки замка леди Марголотты, а там ничего легковесного не водилось — мисс Здравинг, строгая библиотекарша, которую Гленда когда-то приняла за саму хозяйку замка, в свой храм знаний подобную ерунду не допустила бы даже на растопку.
Главной героиней романа была юная и невинная Клодина, дочь разорившегося из-за появления железной дороги владельца каретного двора. Клодина была влюблена в простого и честного машиниста, но жизнь ей отравляли преследования коварного железнодорожного магната, покушающегося на её невинность.
Дочитав книгу, Гленда задумалась о том, как поменялось её восприятие таких историй. Когда-то она, пусть даже боясь себе в этом признаться, хотела оказаться на месте одной из этих героинь, чьи волосы раздувает тёплый весенний морской ветер, а теперь… Теперь она была рада проследить за сюжетом со стороны, зная, что к ней он не имеет отношения. Честно говоря, сейчас, будь она на месте героини, она бы сто раз подумала, стоит ли доверять этому “милому парню и прекрасному сыну”, и присмотрелась бы к коварному магнату. В конце концов, он ведь дозрел до того, чтобы на коленях просить руки этой дуры-Клодины, хотя непонятно, чем она это заслужила кроме того, что до последнего держала коленки вместе. И потом, о его коварствах Клодина знала лишь от друзей и мамаши “хорошего парня” — что если они всё это подстроили?
Гленда размышляла об этом всю ночь, пока превращала многочисленные сыры в ужин — слои для пиццы, рулетики с ветчиной и воздушно-мягкий ягодный десерт с купленным всё на том же фестивале вареньем. Внезапно она поймала себя на мысли, что уже продумала полноценное продолжение пресловутой книги — о том, как несчастная Клодина страдает в крошечном домишке машиниста, вечно понукаемая его любезной, но вездесущей матушкой, как она узнаёт, что магнат вовсе никаких коварных планов и не строил, а оказался жертвой оговора. Как “хороший парень”, напившись, устраивает железнодорожную катастрофу, в которой сам же и погибает, оставив жену с маленьким ребёнком и своей противной матушкой в придачу, а коварный (оправданный) магнат из-за аварии оказывается разорённым. В воображении Гленды Клодина как раз подбадривала магната, сообщая, что оценила его душевные качества и готова, несмотря на банкротство, оставаться на его стороне и не просто как добрый друг (следующей планируемой сценой было сообщение о том, что разорение отменяется, далее должна была последовать пышная свадьба, такая, чтобы у всех недоброжелателей Клодины челюсти свело от зависти), когда Гленда поняла: все эти фантазии — неспроста.
Среди книг из библиотеки Замка, которые Гленда от скуки читала, ругаясь на авторов, не способных писать простым понятным языком, были и книги по психоанализу, которые позволяли Натту проделывать его “штуки” — на втором году их жизни в Убервальде Натт как раз закончил перевод основных. И теперь она — пусть совсем этого не хотела! — не могла не растолковать себе, что значат её фантазии.
Сколько бы она ни говорила себе, что за героиней приятно наблюдать со стороны, однако же она поставила себя именно на место дуры-Клодины. Стало быть Натт — это обманчиво-хороший парень-машинист, а его противная мамаша — леди Марголотта (Гленда с удовольствием отметила про себя, что перестала мысленно называть её Госпожой, как делали все в Убервальде). И что же это выходит — она пожелала Натту смерти? Гленда ужаснулась, но размышлять не перестала.
Нет, смерти Натта она определённо не хотела, тут и думать нечего, а машинист просто сильно не понравился ей ещё в самом романе — слишком уж он был гладко-положительный. Гленда таким не доверяла, вот и преувеличила его плохость, чтобы воображаемая Клодина не слишком страдала от потери. Но в остальном… Приходилось признать, что всё, чем она занималась с начала поездки — болтовня со стражниками, готовка, внезапные покупки, чтение, даже разговоры с Ветинари — в общем, всё это нужно было ей для того, чтобы не думать о Натте. О том, как же так вышло, что она сбежала из дома, а он не поехал за ней. О том, когда же всё сломалось настолько, что его поступок вызывал скорее обиду, чем тоску.