– Поверьте, здесь я говорю не больше, чем могу позволить себе в любом доме нашей округи, кроме Недерфилда. В Гертфортшире его никто не любит. Его тщеславие у всех вызывает отвращение. Вряд ли вы встретите человека, который бы высказывался о нем более положительно, чем я.
– Не буду делать вид, будто я жалею, что он или кто-то другой оцениваются не выше, чем они того заслуживают; но лично ему такая завышенная оценка и не угрожает. Общество просто ослеплено его богатством и значимостью или боится его высокомерных и навязчивых манер и готово видеть в нем то, что он сам желает.
– Даже моего поверхностного знакомства с ним было достаточно для вывода, что он – человек с плохим характером.
В ответ на это Викхем только покачал головой.
– Интересно, – спросил он при следующей возможности вставить слово, – а долго он здесь собирается пробыть?
– Я ничего об этом не знаю, но когда была в Недерфилде, то не слышала ничего о его возможном отъезде. Надеюсь, что ваши планы остаться в Н-ском полку не будут зависеть от пребывания мистера Дарси в нашей округе?
– Никоим образом! Я – не тот человек, которого присутствие мистера Дарси вынудит к отъезду. Сам пусть уезжает, если ему не нравится меня видеть! Мы с ним не друзья, и мне всегда неприятно с ним встречаться, но у меня нет иной причины избегать его, кроме той, о которой можно громко заявить всем: это ощущение совершенной в отношении меня большой несправедливости и крайне болезненные сожаления по поводу того, какой он есть. Мисс Беннет, его отец – покойный мистер Дарси – был одним из тех хороших людей, которые встречаются очень редко, и моим самым преданным другом. Каждый раз, находясь в обществе нынче здравствующего мистера Дарси, я не могу без нежной грусти вспоминать о его отце. Его отношение ко мне было позорным; но я уверен, что смогу простить ему все, и никогда не прощу, если он не оправдает надежд своего отца и опозорит память о нем.
Интерес Элизабет к этой теме возрос еще больше, она слушала мистера Викхема с огромным вниманием, и в то же время эта тема была очень деликатной, что и помешало дальнейшим расспросам.
Мистер Викхем перешел к другим предметам разговора, заговорив о Меритоне, округе, местном обществе; казалось, что увиденное и услышанное очень ему понравилось, а о последнем он отзывался с ненавязчивой, но достаточно выразительной галантностью.
– Именно перспектива иметь постоянное общество – и хорошее общество – побудила меня вступить в Н-ский полк, – добавил он. – Я знал, что это респектабельное и приемлемое для меня формирование, а мой друг Денни соблазнил меня еще больше, рассказав о месте его нынешнего расквартирования и о том внимании, которым окружили офицеров в Меритоне их новые знакомые. По правде говоря, без общества я не могу. Жизнь обошлась со мной жестоко, и поэтому мои нервы не выдерживают одиночества. Я не собирался посвящать свою жизнь военной службе, но обстоятельства сложились так, что она стала для меня приемлемой. На самом деле моей профессией является служение Богу – я получил соответствующее образование и воспитание и в настоящее время должен был уже быть священником очень богатого прихода, если бы на то было желание джентльмена, о котором мы только что говорили.
– Вот это да!
– Это действительно так: покойный мистер Дарси завещал мне преемственность в лучшем приходе из тех, которые были в его ведении. Он был моим крестным отцом и очень меня любил. Я буду вечно благодарен ему за его доброту. Он хотел щедро обеспечить мне безбедное существование и был уверен, что ему это удалось. Но когда в приходе освободилось место священника, то вакансию отдали кому-то другому.
– О Господи! – воскликнула Элизабет. – Но как такое могло случиться? Как можно было пренебречь его завещанием? И почему вы не отстаивали свое право через суд?
– В пунктах завещания неопределенности было как раз достаточно для того, чтобы лишить меня всякой надежды на помощь со стороны закона. У честного человека не возникло бы никаких сомнений относительно намерений покойного, но у мистера Дарси такие сомнения возникли, и он отнесся к завещанию как к рекомендации, которая имеет силу только при определенных условиях, утверждая, что я потерял право на приход из-за расточительства, безрассудства, короче говоря, завещание можно было трактовать как мне на пользу, так и во вред мне. Ясно, что когда два года назад в приходе освободилось место священника – а я по возрасту как раз имел право его занять – его отдали другому человеку. Не менее ясно и то, что я не могу упрекнуть себя за совершение чего-то действительно серьезного, что могло бы лишить меня права на это место. У меня эмоциональный и несдержанный характер, и поэтому я действительно мог слишком свободно высказать свое мнение о нем ему самому или кому-то другому. Ничего худшего со своей стороны я вспомнить не могу. Но дело заключается в том, что мы с ним очень разные люди и что он меня терпеть не может.