Сердце у Евы всё равно против воли ёкает, когда в дверном проёме оказывается высоченная фигура в чёрной толстовке и с капюшоном на голове. Потому что прямо сейчас, в двенадцатом часу ночи, Дима Коваль стоит на её пороге и неловко мнётся, явно не ожидавший, что девушка откроет ему дверь. Такая немая сцена хорошо выглядела бы в какой-нибудь романтической комедии, а вот в реальной жизни ощущается довольно нелепо.
— Ты чего тут…? — Бестужева не решилась бы заговорить первой, но вопрос срывается с её губ скорее сам по себе. Дима опускает голову чуть ниже, кажется, мечтая слиться с темнотой подъезда, в котором сегодня умудрились выкрутить лампочку, и смотрит на неё исподлобья, — Проходи.
Девушка вжимается лопатками в стену, пропуская Коваля в квартиру. Он стоит на пороге ещё несколько долгих секунд, словно в сомнении, после чего всё-таки проходит в коридор и в таком же гнетущем молчании следует за Бестужевой в кухню, после того, как она закрывает входную дверь. Он никогда не бывал у неё в гостях, так что теперь с интересом осматривался, пока Ева этого не видит. Вся квартира была целиком и полностью ей пропитана, пронизана, словно являлась частичкой Евиной души, негласным продолжением её самой.
Дима чувствовал себя крайне некомфортно, словно влез туда, куда ему проход закрыт, но пути назад уже не было. Бестужева стояла перед ним растерянная и уж слишком домашняя, ожидая, пока он скажет хоть что-нибудь, хотя бы попытается объяснить свой неожиданный ночной визит.
— Я хотел извиниться, — слова скребутся в горле, так что Коваль резко замолкает, совершенно не зная, что ещё сказать. Мысленно парень уже готовится к тому, что его сейчас выставят за дверь, и совершенно заслуженно. Потому что ведёт себя как дурак, и даже двух слов связать толком не может.
— За что? — этот вопрос ставит в тупик. Действительно, а за что? Потому что Квашонкин его надоумил, а Ариана весь оставшийся после съёмки вечер промывала мозги, уверяя, как сильно он обидел Бестужеву. Вот только Дима и сам никак не мог понять, чем же её мог обидеть, ведь вчера разве что только сам сболтнул лишнего, но не больше.
А теперь он стоит в её кухне, всего в каком-то несчастном метре от самой Евы, и никак не может подобрать слов, чтобы объясниться, словно пятнадцатилетка. Тягостное, нависшее грозовой тучей молчание всё давит, давит, давит, окончательно выбивая из головы все мысли и слова. Первой в себя приходит девушка:
— У меня пирог есть, — она словно отмирает, выключает духовку и ловким движением достаёт оттуда противень, поставив его на столешницу, — будешь?
Голос Бестужевой звучит так, словно ещё секунду назад не было этого давящего молчания и неозвученного ответа, словно вчера на самом деле ничего ужасного не произошло, и Дима сам постепенно начинает в это верить, слегка расслабляясь. Только теперь он вспоминает, что ел в последний раз в двенадцать дня, так что пирог действительно оказывается очень кстати.
Коваль слегка улыбается девушке, усаживаясь на предложенную табуретку и подбирая под себя ноги. Пока Ева крутиться по кухне, доставая два блюдца, ставя чайник и разрезая пирог, тишина, разбавленная лёгким мотивом очередной песни Битлз, уже не кажется такой гнетущей. Скорее, спокойной и умиротворённой. Правильной.
Молодой человек наблюдает за каждым лёгким движением, а в груди разливается приятное, умиротворяющее тепло. Будто именно ради этого момента каждый из них и жил, будто судьба свела их именно для того, чтобы потом они могли вот так просто сидеть в кухне ночью и есть пирог. Главное — рядом.
На самом деле, уже ни одному из них не хочется что-то говорить, переходить рубикон.{?}[Перейти рубикон – принять решение, после которого пути назад уже нет.] Потому что за плечами у Димы — длиннющие неудачные отношения, которые до сих пор кошками скребут его сердце, а у самой Бестужевой слишком много дел и забот, чтобы отдаваться своим чувствам с головой, что было совершенно необходимо обоим. По крайней мере, так думает Ева.
— А всё-таки мистер Дарси любил Элизабет, — задумчиво тянет девушка, когда пирог уже стоит на столе, а чай разлит по чашкам. В этот момент она не смотрит на Диму, только в одну точку, где на обоях один крошечный квадрат переходит в другой, но практически кожей чувствует, как собеседник напрягается, полностью концентрируя на ней своё внимание, — я только сейчас это поняла. Меня сбило с толку его неожиданное признание в любви.
Дима смотрит на неё долго и внимательно, слегка наклонив голову вбок и явно о чём-то задумавшись. Со стороны он кажется равнодушным и даже незаинтересованным, вот только в душе у него в этот момент — настоящая буря, и не выпустить её на волю, хотя бы попытаться взять под контроль, стоит огромных усилий. У Бестужевой снова сердце колотится где-то в горле и ладошки потеют, и она снова настолько сильно концентрируется на собственных чувствах, что не замечает ничего вокруг.
— В таком случае, я буду как Дарси, — подаёт голос Коваль, и Ева снова смотрит на него, в очередной раз стараясь не утонуть в грозовых серых напротив. Вот только теперь в этом взгляде что-то другое, то, чего девушка раньше не видела. Попросту, не замечала, — буду удивлять тебя неожиданными признаниями.
Девушка не успевает спросить, что это значит, — вернее, в этом нет никакой нужды, потому что Бестужева чувствует, как прохладные пальцы аккуратно касаются костяшек её ладони. Осторожно так, боязливо, словно она хрустальная. Это прикосновение отдаётся маленькими электрическими разрядами, тут же отгоняя полуночную сонливость и накаляя воздух в комнате до предела.
Дима берёт её за руку, переплетая пальцы, и замирает, словно боится ответной реакции. Боится, что сейчас она одёрнет руку, покачает головой и выставит его за дверь. Боится, что та тонкая связь, образовавшаяся между ними этим вечером, бесследно исчезнет из-за его поспешных решений. Растворится в ночном Московском воздухе совершенно бесповоротно, лишая любого шанса на вторую попытку.
Кажется, что не только вся квартира — весь чёртов мир замирает в ожидании чего-то, что нервным стуком отдаётся у Коваля в рёбрах, отсчитывая секунды до полного краха. Три… Четыре… Пять… вот только ничего так и не происходит.
И в тот момент, когда Ева инстинктивно слегка подаётся вперёд, цепляясь за его ладонь в ответ и легко улыбаясь, ни одному из них уже не были нужны никакие объяснения. Всё встало на свои места, оказалось там, где нужно. Они оказались там, где нужно.
Даже несмотря на то, что ради этого каждому пришлось переступить через свою гордость.