В эти дни она столько раз касалась его груди, но никогда не испытывала тех чувств, что сейчас захлестнули ее. Девушка хотела дотронуться пальцами до каждой складочки, почувствовать под своей рукой мягкую гладкую бронзовую кожу, обтягивающую твердые мускулы.
— Эмили?
Она подняла глаза на Джоша, едва оторвавшись от созерцания его тела. Выражение его лица было для нее непонятным. Но его взгляд заставил ее вздрогнуть: а что, если он сумел прочитать ее мысли?
— Почему ты не уехала? — повторил Маккензи свой вопрос.
Эмили закрыла глаза и покраснела. Она так была поглощена разглядыванием его тела, что совершенно забыла, о чем он ее спрашивал. И, пытаясь сообразить, что же ответить, она все никак не могла собраться с мыслями. В воображении возникало его тело, ее тело, их тела — вместе — обнаженные. Она слишком долго находилась с ним в одной комнате.
— Я… э-э… ты нуждался во мне.
Она еще больше покраснела, когда осознала двусмысленность своих слов. И не сразу поняла, какая правда заключена в обоих смыслах. Но она никогда бы не осмелилась преодолеть смущение и признаться ему, что осталась здесь, потому что любит его. Она слишком устала, чтобы выдерживать сейчас насмешки.
— Ты спас мне жизнь, поэтому я не могла оставить тебя.
— Я не знаю, что и думать.
Джош посмотрел на девушку долгим взглядом. Его взгляд скользнул по ее фигуре, так что Эмили буквально почувствовала его прикосновение. Смущенная, она оглядела себя, но в ее виде не было ничего необычного. Ради всего святого, что он так уставился на нее, как будто никогда не видел раньше?
— Подойди сюда, — сказал Маккензи, похлопав ладонью рядом с собой по кровати.
Кровь снова прилила к лицу Эмили, когда она представила, как они лежат рядом в этой кровати — ее бедра прижимаются к его, ее волосы лежат на его груди, как она целует его, прикасается к нему, шепчет ему на ухо слова, которые она прятала на самом дне своего сердца и не могла признаться в них даже самой себе. Девушка так сильно полюбила его, этого красивого и героического человека, а он считает, что она обманщица и воровка. Как можно быть такой дурой?
Если она только посмеет признаться ему в своей любви, он просто прогонит ее. Так, как отец всегда прогонял ее мать — потому что, как и ее отец, Джош Маккензи любит только свою работу.
Эмили гневно выпрямилась. Как побороть его упрямое нежелание верить ей?!
— У меня только что были две самые ужасные, бессонные ночи в моей жизни, Маккензи. С этого момента, если тебе что-нибудь будет нужно, ты можешь все делать сам. Ты же смог достать свой обожаемый «кольт»! Теперь, если ты не возражаешь, я пойду в свою комнату и лягу спать. И, если мне удастся, я, может быть, пойму, как это — спать два дня подряд. — Она шагнула в сторону двери, но потом снова вернулась. — И кстати, мы теперь квиты. Все долги оплачены. Поэтому, чтобы очистить твою совесть, детектив, я могу тебя ублажить и приковать себя саму к кровати наручниками.
По всей видимости, ее гневная тирада не произвела на него никакого впечатления. Маккензи откинулся на подушки, и когда прядь волос упала ему на глаза, он отбросил ее движением головы. В этом был весь Джош. Ее сердце просто перевернулось. Как она сможет когда-нибудь забыть этого человека?
— Ублажить меня, ха! — Он усмехнулся. — Ведь я ранен и слаб.
— Сейчас уже не так сильно, как раньше.
— А как же все это приключилось?
Внезапно все, что произошло за последние несколько дней, снова встало у Эмили перед глазами. У нее закружилась голова, и она схватилась за спинку кровати, чтобы удержаться на ногах.
— Эй, — позвал он. — Я шучу! Что с тобой?
Она была так измотана, что уже не могла выносить эти его шутки.
— Ты перепугал меня до смерти, Джош. Я думала, что ты умрешь.
— Умру? — Он хмыкнул. — У меня всего лишь дырка в плече. Маккензи не умирают от таких царапин.
Все страхи последних дней накатили на Эмили. Может быть, здесь сказалось утомление. Или сознание того, что она любит Джоша, а он никогда не сможет ее полюбить. А может быть, оттого, что он был таким желанным и в то же время прогонял ее от себя… Это было невыносимо.
Как бы то ни было, но самообладание ее покинуло, и девушка закричала:
— Наверное, вы, Маккензи, никогда не истекали кровью?! Нет, сэр, вы весь были в крови — в луже крови! Вы валялись без сознания в течение двух суток, метались по кровати в бреду и лихорадке. Может быть, это обычное дело в Техасе, но я — из Лонг-Айленда, где в людей не стреляют на улицах каждый Божий день! Я не привыкла к таким вещам. — Ее голос надломился, и она повторила шепотом: — Я не привыкла к этому.
Тишина, которая последовала за ее вспышкой, была такой глубокой, что Эмили могла услышать шипение фитиля в лампе, стоящей на столике позади нее. Она повернулась, чтобы уйти.
— Мне очень жаль, Эми. Я верю, что ты боялась за меня, и я не собирался смеяться над тобой. Да, в моей семье мужчины часто получают раны.
— Должно быть, ваша матушка всегда в восторге от этого.
— Конечно, нет. Она всегда страшно переживает. Действительно, я несколько раз видел ее плачущей и кричащей. Но это было только тогда, когда ранили моего отца, потому что… потому что… — Он замолчал, и она поняла, что он знает ее тайну. — Потому что она очень сильно любит моего отца.
Эмили не хотела смотреть на Джоша, потому что боялась увидеть жалость в его глазах. Вот сейчас он скажет, что не любит ее. Поэтому она опустила голову и уставилась на свои ноги, удивляясь, что она в спешке забыла надеть тапочки и пальцы у нее теперь совсем посинели от холода.
— У меня была лихорадка, да? — Его невинный тон сбил ее с толку, и она кивнула прежде, чем успела сообразить. Он опять смеялся над ней. — Мне кажется, что у меня все еще жар. Потрогай мою голову.
Джош приподнял подбородок, подставив ей лоб и закрыл глаза. Он выглядел таким простодушным, как ребенок. Восхитительный и обожаемый ребенок. Эмили крепко сжала губы, потом повторила:
— Сейчас лихорадка уже прошла. Он приоткрыл один глаз.
— Я чувствую жар.
Девушка нахмурилась, и ее сердце забилось сильнее от страха. Что, если лихорадка вернулась? Беспокойно сдвинув брови, она подошла к кровати и потрогала лоб Джоша.
Сухой и прохладный. Не успела она с облегчением вздохнуть, как руки Маккензи сомкнулись на ее талии и он потянул ее к себе. Эмили от неожиданности упала. Несколько пуговок, придерживающих у шеи ее ночную рубашку, с треском отскочили, и грудь девушки обнажилась. Эмили задохнулась от возмущения, но от этого материя только сильнее натянулась. Тогда она стала вырываться.
— Уф! — простонал со вздохом Джош. — Лежи тихо, Эми.
— Я не хочу! Отпусти меня.
— Нет! — Его руки сомкнулись у нее за спиной. Кончики его пальцев задели ягодицы девушки, и она напряглась. Что-то упиралось ей в живот, и, когда она снова пошевелилась, он застонал. — Эмили, перестань вертеться.
Подняв голову, она посмотрела в его глаза и невольно оперлась рукой о его плечо. Он зашипел, стиснув зубы от боли.
— О, прости, Джош. Но ты должен отпустить меня.
— Ни в коем случае, Эми, — произнес он, и его глаза наконец поймали ее взгляд. — Скажи, что ты любишь меня, потому что я тоже люблю тебя. И поцелуй меня. Тогда я сразу поправлюсь.
Она не хочет, она не может, она ни за что не будет этого делать!
Но Джош ни за что не хотел ее отпускать на этот раз. Вместо этого он взял ее голову в свои руки и заглянул прямо в глаза:
— Я люблю тебя, Эми.
Девушка растерялась, потому что она тоже любила его, и внезапно она наконец поняла, почему ее мать все эти годы оставалась рядом с отцом, несмотря на свою жалкую судьбу. Она любила его, а когда кого-то любишь, ничто не важно — ни то, что было раньше, ни то, что будет потом.