— Обдумайте пункты, которые я укажу, — произнес Фабий. — Мне нужно предварить свои слова очевидным, но обязательным заверением, что я не держу никакого зла на юного Сципиона. Некоторые могут сказать, что я ревную к его достижениям, однако это будет ложью. Какая зависть может быть у человека моего возраста и с моей историей? Тем более если речь идет о юноше, который моложе даже моих сыновей. Конечно, мне хотелось бы иметь некоторую долю его энергии, чтобы удовлетворять мою жену. Но подобные вещи тускнеют в сравнении с волей богов. Не забывайте, если можете, что в час величайшей нужды для Рима я был выбран диктатором...
Публий нетерпеливо вздохнул — достаточно громко, чтобы все сенаторы, сидевшие поблизости к нему, отметили этот знак неуважения. Возможно, Фабий тоже уловил его. Но, скорее всего, слух старика был таким же плохим, как и зрение. Лаэлий хохотнул. Несколько других патрициев прыснули смехом в ладони. Пожилые сенаторы повернули строгие взоры на молодых людей. Однако все присутствующие знали не хуже Лаэлия и Публия, что их ожидала длинная и нудная речь. Фабий часто перечислял свои прошлые заслуги даже по менее значительным предлогам. На этот раз он повторил свою биографию особенно подробно, стараясь внушить коллегам, что его критика в отношении планов Публия шла исключительно на благо Рима и была трезвой и зрелой. Публий понял, что с каждой новой фразой престарелый сенатор все больше подрывает свой авторитет. Однако тот намеревался продолжать речь в прежней манере.
Перечислив весь список своих достижений, Фабий перешел к сути дела:
— Позвольте мне указать, что ни Сенат, ни народ еще не издавали декрет о том, что Африка становится собственностью юного Сципиона, а также целью его будущей военной кампании. Если этот консул узурпирует власть Сената, то я, как один из столпов Республики, буду защищать права народа. Уважаемые сенаторы, вы разделяете мою позицию?
Некоторые тут же выразили ему свою поддержку. Услышав крики подтверждения, Фабий приободрился и начал задавать риторические вопросы. Почему бы консулу не заняться непосредственным ведением войны? Почему бы ему не атаковать Ганнибала там, где он находится — на итальянской земле? Зачем идти в дальний поход на народ, который он мало знает, чтобы сражаться с бесчисленной армией на чужой земле, без гаваней, открытых для него, без подготовленных плацдармов? Неужели только для того, чтобы заставить Ганнибала вернуться? Вряд ли он это сделает, констатировал Фабий. Скорее всего, враг пойдет на Рим. Вот в чем истинная угроза! А если даже Ганнибал покинет Италию и вернется в Карфаген, то как юный консул победит африканца на родной земле, когда никому из его предшественников не удалось добиться этого в Италии?
— Посмотрите, как непостоянны наши дети, — с печальным вздохом продолжил Фабий. — Корнелий Сципион, прославленный и истинный герой, погиб в Иберии, сражаясь за наше отечество. И вот перед нами сидит его сын, который хочет бросить родину на поругание врагу, чтобы завоевать себе дешевую славу. Сограждане, давайте рассматривать его план как фантазию юноши, сбитого с толку ранним успехом. Этот мальчик находится на грани ошибки, и мы должны помочь ему одуматься. Друзья, найдите в себе мудрость и сделайте так, чтобы заблуждения ребенка не поставили на колени великую нацию.
Фабий сел под грохот продолжительных аплодисментов. Однако реакция сенаторов не убедила Публия в том, что его дело проиграно. Он встал, чтобы ответить старику. Его осанка была прямой и твердой. Взгляд спокойно перемещался по залу — почти как у пожилого сенатора, если не считать того, что он видел лицо каждого человека.
— Я питаю сердечные чувства к Фабию Максиму, — сказал он. — Этот политик дал мне много прекрасных уроков. В своей невыразимой доброте он попытался исправить мой план еще до того, как я предложил его Сенату. Мне невыразимо лестно, что он так сильно заботится о моем благополучии. Но его слова удивили меня. Мне что-то не помнится, чтобы он возражал, когда в этом же зале я добровольно пожелал продолжить войну в Иберии. А в тот момент, как вы помните, мой отец и дядя были убиты, на полуострове действовали три карфагенские армии, и ни одна из них не встречала отпора! В ту пору вы не говорили, что я слишком молод и недостоин вести военные операции. Почему же мой возраст смущает вас теперь? Неужели в ту пору я был больше пригоден к ведению войн? Или армии в Африке будут чем-то отличаться от тех войск, которые я встречал в Иберии? Неужели вы думаете, что Карфаген держит лучших генералов дома?