Выбрать главу

— Что они сделали с тобой? — вскричал он. — Гасдрубал, что они сделали с тобой?

Он склонился к отсеченной голове и осмотрел кисти рук. Затем он потрогал нижние суставы пальцев.

— Это не его руки! — отшатнувшись, крикнул он.

В тот момент командир походил на безумца, ухватившегося за нить фантастической возможности.

— Они не его!

Имко понял его мысль. Если руки были чужие, то, возможно, и голова была не его. Все могло оказаться хитрым обманом. Несколько офицеров подошли к командиру. Джемел протянул руку, словно хотел коснуться спины Ганнибала, но не посмел мешать ему. Он прошептал что-то на ухо командиру. По-видимому, его слова лишили Ганнибала всех надежд. Он сердито оттолкнул Джемела, поднял отрубленную голову и, прижав ее к груди, направился к палатке. Клапан захлопнулся. Люди, оставшиеся снаружи, замерли в гнетущем молчании.

Джемел пошептался с несколькими офицерами, затем заметил Имко и подошел к нему.

— Мы должны собраться на совет, — сказал он. — Прямо сейчас. Нужно многое обсудить. То, что ты увидел, правда. Это была голова Гасдрубала Барки. Отряд римских всадников бросил ее неподалеку от нашего лагеря.

— А кому принадлежат кисти рук?

— Мы не уверены, но легионеры, уезжая, прокричали имя писца Силена.

* * *

Ганнибал жаждал мести. С того момента, как он узнал черты Гасдрубала, в нем вскипела ярость. Он чувствовал, как она сжигала его. Он слышал шум в ушах, настолько сильный, что ему казалось, будто рядом бушевал ураган. Этот свирепый ветер унес из мира все звуки, оставив только чистый крик, в котором громкий вой сочетался с безмолвием. Ганнибалу хотелось неистовства. Он чувствовал, как Мономах цеплялся за его локоть, впивался ногтями в кожу и умолял позволить ему рейд, в котором он мог бы тысячекратно воздать за убийство Гасдрубала и распространить террор на огромную территорию. Командир прошептал согласие, хотя ему не хотелось мстить в печали. Он просто не знал, куда направить гнев. Очевидной целью был Рим. Он всегда говорил об этом. Но на него сейчас наседали тихие демоны сомнений, а они умели убеждать своими призрачными голосами. Они спрашивали его: « Кто на самом деле виноват? На чьих руках столько крови?» И поскольку он молчал, они сами отвечали за него: «Ганнибал! На руках Ганнибала!»

Застряв среди этого хора враждебных голосов, он несколько дней не проявлял почти никакой активности. Как человек, получивший удар в солнечное сплетение, он не мог говорить, отвечать и наносить ответные удары. Ганнибал сидел, сутулясь или сгибаясь вдвое над головой, которая некогда венчала удивительные плечи брата. Теперь он просто держал ее в руках. Командир не обращал внимания на следы разложения. Естественно, от запаха ему становилось дурно. Он конвульсивно и сухо дышал, пытаясь выгнать из легких мерзкое зловонье. Кожа на черепе сильно шелушилась, и прикосновение к ней оставляло на пальцах липкую пленку, которая затем пятнала все предметы. Он видел эти отпечатки смерти. Он чувствовал их и обонял. Но это были останки его брата! Глаза Гасдрубала. Рот, которым он говорил. Уши, через которые к нему приходили звуки мира. Ганнибал вытирал грязь, налипшую на сухих глазницах, и заглядывал внутрь черепа. Но даже там он не находил ничего от личности младшего брата. Какая беда! Он прикасался губами к гниющей плоти и шептал ему добрые слова. Они изливались из него — простые фразы, не длиннее мыслей. Вот так же он беседовал с ним в детстве, в былые прекрасные дни. Ганнибал говорил ему, что все будет нормально. Все будет хорошо. У них все получится. А как его любила мать! Она считала его самым красивым из сыновей. И женщины так думали. Отец хвалил его за смелость и силу. Он отвезет его домой, обещал Ганнибал. В Карфаген. Они отправятся туда в этот же день. Поплывут на корабле, еще раз увидят родной город, оседлавший холм Бирсы, почувствуют запах лимонных деревьев и будут смотреть, как воробьи проносятся над головами в убывающем вечернем свете. Они придут к обелиску, откуда открывался вид на море, и остановятся рядом с мраморными плитами, глядя на длинный камень, пронзающий небо, и поражаясь тому, что облака, скользящие над ним, остаются целыми и не порванными...