Заметив идущего к нему нумидийца, Ганнибал отогнал от себя меланхолию. Однако через миг, различив сильные черты лица и длинные космы солдата, напоминавшие львиную гриву, он забыл о притворстве. Командир сделал жест рукой, приглашая воина сесть рядом и разделить с ним созерцание панорамы города. Он заговорил с ним на массилиотском языке, медля при подборе некоторых слов.
— Туссело, ты долго жил в Риме, верно?
— Слишком долго, господин, — ответил нумидиец. — Очень много лет.
Он присел на корточки в массилиотской манере, опираясь на одну пятку и вытянув вторую ногу в сторону. Поскольку Ганнибал молчал, солдат добавил:
— Я был пленником почти всю мою жизнь.
— Почему ты все время думаешь об этом? Ты родился в Африке свободным человеком. Там ты стал мужчиной. И ты вернул себе свободу несколько лет назад. Отчего же ты считаешь, что провел в плену всю жизнь?
— Ты свободный человек, господин. Более свободный, чем кто-либо другой из людей, живущих в наше время. У тебя есть завтрашний день.
Туссело замолчал, но Ганнибал, не уловив смысла его ответа, посмотрел на воина вопросительным взглядом. Туссело пояснил:
— Восход, который я увижу завтра, уже отравлен Римом. Когда мои глаза откроются, я сначала подумаю о Риме, а не о себе. Иногда мне кажется, что они сделали в моем черепе татуировку из латинских слов.
— Почему же ты не возьмешь резец и не срежешь их слова? Они больше не нужны тебе. Избавься от них.
Туссело кивнул, но, судя по его лицу, он сделал это только из уважения. Он не верил, что может избавиться от своих воспоминаний. Однако ему не хотелось возражать командиру.
— Ты обеспечил себе бессмертие. Ганнибал не будет жить вечно, но слава о нем останется на земле еще тысячу лет. Или два тысячелетия... У Туссело все по-другому. Поверь мне. Я все еще их пленник.
— Тебя неприятно смотреть на этот город?
— Нет. Я вижу его каждый раз, когда закрываю глаза.
— Наверное, ты присоединился ко мне только для того, чтобы вернуться сюда, — произнес Ганнибал. — В любом случае, ты хорошо знаешь римлян. Я хочу, чтобы ты говорил со мной честно. Имко предлагает осаду. Ты веришь, что эти люди могут сдаться после длительной блокады?
— Нет, они не сдадутся, — ответил Туссело.
Ганнибал печально вздохнул, словно услышал отчет о надвигавшемся ненастье.
— Похоже, не сдадутся, — согласился он, осматривая семь холмов. — Как ты знаешь, я за всю свою жизнь не проиграл ни одной большой битвы. Ни в Иберии, ни в Италии. Ни одна вражеская армия не убивала моих солдат, чтобы затем уйти и отпраздновать победу.
— Мне известно это, командир.
— Туссело, я боюсь, что Рим выиграет эту войну одним упрямством. Как победить народ, который не признает поражения? Кажется, что ты убил этого покойника тысячу раз. Но стоит отступить на шаг, как он снова встает, чтобы сражаться с тобой. Ты отрубаешь ему одну руку — он берет меч в другую. Ты отсекаешь ему вторую руку — у него вырастает первая. Ты срубаешь ему голову, а он все равно поднимается на ноги и слепо осыпает тебя ударами меча... Как победить такое существо?
Нумидиец склонил голову на бок и пожал плечами. Ганнибал смотрел на Туссело некоторое время, словно хотел найти ответ в чертах его лица.
— Я убивал их десятками тысяч. Моя армия грабила Италию и лишала союзников. Я издевался над ними каждый день в течение трех лет. Мы сжигали посевы и отнимали их богатства. Я отправил в другой мир целое поколение их лучших генералов. Это же такие бедствия! Но разве я что-нибудь изменил? Они стали еще сильнее! Их теперь больше, чем прежде. Они научились сражаться. Римляне стали выигрывать там, где всегда терпели поражение...
— Если твои слова верны, то ты изменил их в лучшую сторону, — сказал Туссело.
На следующее утро армия выслушала приказ Ганнибала и в полном молчании отступила от города. Солдаты чувствовали шок и облегчение. За несколько недель они торопливо прошли по Виа Валерия, обогнули озеро Фасон и спустились через Самний в Апулию. Близ Тарента Ганнибал узнал, что Капуя сдалась. Ее оголодавшие жители решили, что он предал их. Через два дня после этого к нему прибыла делегация из Карфагена. Посланники передали ему распоряжение совета, подписанное всеми старейшинами и скрепленное печатью Сотни.