— Магон? Генерал? Ты должен сейчас же проснуться...
Он схватил человека за ворот и сказал, что давно уже не спит. Ему придавило ногу. Он попросил о помощи. Но человек не помогал. Тогда Магон изогнулся и отпихнул от себя коня. Лошадь неестественно вывернула шею и посмотрела на него глазами побитой собаки — с обидой и разочарованием. Магон оттолкнул коня свободной ногой и встал, чтобы вернуться к битве. Но что случилось? Он не увидел своей армии и даже говорившего с ним человека. Вместо этого он стоял один среди полчища врагов. Они окружили Магона и нацелили в него копья, похожие на торчащие длинные пенисы. Их шлемы отражали сияние черного солнца. Внезапно он почувствовал вкус вина во рту. Противный вкус. Омерзительный запах. Он впитывал его в себя при каждом вдохе, и ему казалось, что кровь становилась такой же, как вино. Возможно, его уже пронзили копьями. Он посмотрел на грудь, чтобы найти там раны, и пережил момент смущения, когда его зрение смазалось и потемнело до черноты. Догадавшись, что его глаза закрыты, он попробовал поднять тяжелые веки.
Одна картина мира скрывала под собой другую. Он увидел над собой лицо мавра по имени Джадир. Тот был его капита ном. Джадир поднес мех к губам Магона и попытался влить в них вино. Генерал отклонил голову и обругал человека.
— Прости меня, — сказал мавр, — но мы не знаем, что делать с тобой. Только вино приводит тебя в чувство. Врач пропал. Наверное, его схватили римляне. Нам обещали прислать мазь с одного из кораблей.
Пока рот мужчины шевелился, оформляя слова, мир вокруг Магона увеличился в размерах и принял более прочную форму. Джадир сидел под низким деревянным потолком, и плавные движения его головы свидетельствовали о качке корабля в открытом море. Магон смутно чувствовал присутствие других людей, но ему не хотелось разговаривать с ними. Он с трудом фокусировал взгляд на лице одного человека. Тело казалось растянутым в пространстве и невесомым. Он мог бы забыть о нем, если бы не тошнотворный запах и сильная пульсация в жилах.
— Где я? — спросил он.
Магон знал, что уже задавал этот вопрос и получал на него ответ. Но он не помнил слов Джадира.
— Мы плывем в Карфаген, — сказал мавр. — Сейчас ночь. Вахтенный недавно сообщил, что мы прошли Элерию на Корсике. Он видел огни. Наш корабль находится сейчас в открытом море. Прости, что я разбудил тебя, но нам нужно принять решение. У нас нет врача, однако каждый, кто видел тебя, убежден, что ждать больше нельзя. Клянусь богами, нам хотелось бы доставить тебя сначала на родину. К сожалению, если ничего не сделать, мы не успеем довезти тебя живым.
Несмотря на нараставшее давление, которое сжимало и отпускало его тело, Магон понимал все слова, которые произносил человек. Он просто не знал, что они обозначали. В них не было смысла.
— О чем ты говоришь?
Джадир отшатнулся. Ноздри его широкого носа расширились и затем расслабились. Гладкая коричневая кожа, не тронутая бедами прожитых лет, шелушилась на носу и лбу.
— О твоей ноге... Мой друг, твою ногу нужно отнять. Магон вообще не понял его заявления.
— Говори яснее! Я не понимаю тебя.
Его слова опечалили Джадира.
— Рядом с Генуей римляне взяли нас в кольцо* — сказал он. — Они разогнали наших слонов. Ты упал с коня и сломал ногу...
— Генуя?
— Это город на севере Италии. Наш план был смелым, генерал, но у нас ничего не получилось...
Джадир продолжил свой рассказ, но ум Магона уловил лишь последнюю фразу. Она принесла с собой весь ужас нынешней ситуации. Одной яркой вспышкой он вспомнил несколько прошедших месяцев. Оставив Иберию, Магон отправился на Балеары и при высадке услышал весть о смерти Гасдрубала . Она шокировала его почти до ступора, но позже заставила действовать с еще большей настойчивостью. Он провел несколько трудных недель, убеждая островитян присоединиться к его армии. Он заверил их, что Римская империя уже на грани уничтожения. Магон внушал им, что высадка их войск на севере Италии завершит неминуемый разгром. К ним присоединятся лигурийцы и галлы. Они двинутся на противника с севера, а Ганнибал — с юга. Их армии возьмут Рим в клещи и раздавят его, словно жирный прыщ, сжатый острыми ногтями. Прекрасная метафора, но балеарцы бросились в его объятия только после того, как он пообещал добавку к обычной плате за сезон, хотя в прежние дни их отцы и деды довольствовались посулами вина и женских ласк.