Несколько лет назад, по щедрой воле богов, Гамилькар нашел свою погибель, но его зять Гасдрубал Красивый еще больше расширил владения и построил город-крепость Новый Карфаген. Ныне он тоже был мертв: хвала Фортуне, нож убийцы рассек его горло во сне. Однако Гамилькар воскрес в своем сыне Ганнибале, и тот вознамерился завершить миссию отца. Эти трое карфагенян покорили олькадов и разрушили их город Альтею. Они наказали ваккеев, захватили Салмантику и одержали верх в безжалостной войне с племенами, жившими вдоль рек Бетис, Тагус и даже Дурий. Не стоит забывать, что те несчастные обитали дальше, чем жители Сагунтума. Теперь Ганнибал отправился в новый поход на Арбокалу. Если город будет взят — а послы боялись, что это могло уже случиться, — то большая часть Иберии окажется под карфагенским каблуком. На полуострове останется только один крупный город — Сагунтум. А разве они не являются союзниками Рима? Друзьями, которых призывали в тяжелые времена и которые помогали Риму в его бедах и горестях? Вот почему он стоит здесь перед ними и просит о решительной поддержке, так как в следующий раз Ганнибал позарится на Сагунтум.
Ответ дал сенатор Гай Фламиний. Этот уверенный в себе муж выделялся среди других римлян высоким ростом и «ежиком» черных волос, которые торчали иглами на голове, словно он смазал их яичным белком. Сенатор пошутил, что жителей Сагунтума не назовешь с робкими овцами. Они представляют собой сплоченный народ, хорошо известный своей силой, жизнеспособностью и удалью в бою. Он также добавил — уже более резко, — что в пределах Средиземноморья имеется только один могучий волк, и он обитает не в Иберии, а на Тибре. Фламиний не ответил на вопросы иберийцев, но поблагодарил послов за веру и упорство. Сенат обещает рассмотреть их вопрос.
Услышав эти заверения, Грэмини поклонился, но поднял руку, показывая, что он еще не закончил свою речь. Он хотел бы подчеркнуть, что опасность, грозящая Сагунтуму, напрямую связана с верностью Риму. Коль эта верность окажется неоцененной, его безвинные соотечественники станут жертвами трагической несправедливости. Они всеми силами желают оставаться преданными Риму, и он искренне надеется, что республика честно выполнит свои обязательства, поскольку уже находятся люди, называющие граждан Сагунтума глупцами за столь великую веру, возлагаемую на латинского союзника. Грэмини закончил вопросом:
— Вы можете дать слово, что предоставите нам военную помощь?
— Вас еще никто не атакует, — ответил Фламиний. — Было бы неправильно планировать действия до возникновения конфликта.
Он заверил иберийских послов, что те могут возвращаться в Сагунтум в хорошем настроении. Ни один народ еще не пожалел — и не пожалеет — о том, что сделал Рим своим другом.
Получив заверения, Грэмини и сопровождавшие его лица удалились, чтобы приготовиться к обратному путешествию. Сенат, в свою очередь, озаботился вопросами, поставленными иберийцем, и провел в подробных и жарких дебатах весь вечер и следующий день. Сенаторы решили послать вестника к этому выскочке Ганнибалу Барке. Пусть его клетку как следует встряхнут. Пусть он вспомнит о силе Рима и начнет вести себя соответственно. Тем не менее они не пришли к твердому согласию. Им приходилось учитывать ситуацию в других мятежных странах — в Галлии и Иллирии. Решение карфагенского вопроса могло подождать.
Приплыв в Иберию две недели назад, Магон, самый юный из братьев Баркидов, взял в привычку совершать по вечерам довольно интенсивные и длительные конные прогулки по окрестностям. Возвращаясь домой, он каждый раз останавливался на одном и том же холме и осматривал результат трудов его семьи. От вида на город захватывало дух. Новый Карфаген располагался на дальнем конце песчаной косы, больше похожей на остров, к которому тянулась рука суши, не позволявшая ему уйти от континента. Издалека казалось, что стены столицы с трех сторон возносились прямо из воды, и только узкая полоска земли соединяла их с большим полуостровом. Гавань создавала почти идеальную окружность вокруг города. Пальцы скал закрывали ей рот, направленный к морю. Две трети ее пространства имели темно-синий цвет, не отличаясь от глубоких вод вдали от берега; оставшаяся треть на южных окраинах города сияла чудесной бирюзовой синью, подсвеченной снизу каменистым и коралловым мелководьем, которое отражало свет солнца, словно вогнутая внутренность устричной раковины.