Ганнибал взглянул на брата и сказал, не обращаясь ни к кому в частности:
— Мне нужен более опытный враг, а не это ничтожество.
Карпетаны продолжили атаку и, в конце концов, поредев числом, перенесли сражение на карфагенский берег. Два их фланга отважно бросились в бой. Несмотря на ярость и задор, они промокли и устали. Их противниками были свирепые ливийцы, мускулистые черноглазые демоны, которые сражались в небольших, защищенных щитами фалангах, ощетинившись тяжелыми копьями. Эти образования походили на живых существ, чьи тысячи рук заканчивались железными острыми пальцами. Ганнибал стегнул коня и помчался вперед, рубя мечом врагов и подбадривая криками сво их людей. Гасдрубал последовал за ним и через несколько мгновений спас ему жизнь, убив карпетана, который едва не вонзил копье в шею командира. Но братья не долго оставались в гуще битвы. Ганнибал галопом выехал на командную позицию и прокричал сигнальщикам очередной приказ.
Трубы издали протяжный зов, и внезапно позади карпетанского войска донесся ответный сигнал. За спинами варваров появились слоны. Погонщики, сидевшие на их холках, гнали животных из старого лагеря в тыл малоопытных варваров. Повернувшись и увидев огромных зверей, которые неслись во весь опор, карпетаны с ужасом поняли, что их ожидает неминуемая гибель.
Жеребец Ганнибала покружил на месте и закрутил головой, как будто осматривал что-то, застрявшее в его зубах. Командир похлопал его по темени между ушей и крикнул брату сквозь шум кровавой резни:
— Ты видишь? Видишь истину перед собой? Эти люди всегда будут под нами. Они не смотрят в прошлое и не пытаются создать что-то новое. Они лишь хватают то, что падает им в руки, и цепляются за это веками. Карпетанам никогда не сравняться со мной. Они останутся такими, какими были, или умрут, освободив свое место для других народов. Запомни этот миг, Гасдрубал! Теперь начинается твоя работа. Отправляясь войной на Рим, я оставлю Иберию в твоих руках. Начиная со следующего года ты не только получишь власть над многими народами, но и сможешь приручить их к нашему миру, превращая иберийцев в солдат Карфагена. Сегодня мы убиваем их. Завтра будем нанимать в свои войска. Приручи этих варваров, Гасдрубал, и мы установим мир по нашим меркам.
Утром Ганнибал направился в Сагунтум. Он позволил брату привезти домой весть о победе над несколькими городами и селами, по глупости пославшими своих мужчин на верную смерть. Нога командира ужасно болела после тягот преды дущего дня. Он ехал во главе Священного отряда и, казалось, намеренно наказывал себя во время путешествия, подолгу оставаясь в седле, пока боль нарастала и доводила бедро до полного изнеможения. Ганнибал часто думал об Имилце, и это расстраивало его так сильно, что почти лишало радости от недавней победы. Теперь, через день-два, битва при Тагу-се казалась ему далеким воспоминанием в рассказе другого человека.
И даже возвращение в Сагунтум не улучшило его настроения. Хотя Ганнибал прибыл в лагерь темной ночью, он тут же понял, что осадные работы нисколько не продвинулись. После всех недель его отсутствия сцена, освещенная луной, ничем не отличалась от той, которую он видел, отправляясь в поход. Командир нашел Ганнона в его особняке и вызвал на площадку перед домом. Гнев наполнил его такой яростью, которую он редко чувствовал вне битвы. Когда он задавал свои вопросы, его губы находились в двух дюймах от лица Ганнона. Чего брат добился своим управлением? Почему прошли три недели, а ему даже нечем похвастаться?
Ганнон не стал отвечать на вопросы. Вяло кутаясь в ночную одежду, он хронологически перечислил то, что было сделано. Если он и был напуган вспышкой брата, то никак этого не показал. Ион даже не вздрогнул, когда Ганнибал велел ему замолчать.
— Ганнон, — спросил командир, — что ты отдашь мне, если я завтра отобедаю в городе? Похоже, ты работал в темпе улитки, потому что нежился в этом доме. Не думаю, что наш отец одобрил бы такое поведение.